Когда Василиса открыла глаза, сначала никак не могла понять, как она умудрилась оказаться на корабле. Судя по качке, капитан зачем-то приказал выключил двигатель, отчего судно теперь дрейфовало в открытом море по воле волн.
– И почему в каюте такая широкая кровать и огромное, под потолок, трёхстворчатое окно? – пробилась сквозь головную боль несвоевременная мысль. – Наверное, у меня «морская болезнь», – решила девушка после того, как к горлу в очередной раз подступила тошнота.
Тут её взгляд упал на соседнюю подушку, которая хранила отпечаток чьей-то головы.
– Боже! – холодея от страшной догадки, подумала Василиса. – Я, кажется, с кем-то переспала! Но я этого не помню! Господи, да я же ничего не помню. Последнее, что сохранила моя память, был тост за вечную любовь… или нет – это был тост за любовь с первого взгляда, а может быть, за любовь до гроба?
– Кажется, вчера прозвучали все три тоста, и за все три вида любви я пила по полной, – призналась Василиса сама себе и, обхватив голову руками, издала протяжный и мучительный стон.
– Тебе плохо? – спросил чей-то участливый голос, и Василиса, продолжая раскачиваться из стороны в сторону, с трудом, но открыла глаза. Рядом стояла Эльвира и держала стакан с чем-то мутным.
– Как мне может быть хорошо, если я второй день в запое! – застонала Василиса. – Какой сегодня день? Мне на работу надо.
– Сегодня воскресенье. Полдень. Самое время поправить здоровье.
– Не буду! – взвилась Дорошенко.
– Чего не будешь? – как ни в чём не бывало, уточнила Сатти.
– Пить больше не буду! – заныла горе-журналистка, мысленно проклиная себя за авантюру, которая в начале казалась захватывающим журналистским расследованием.
– Не хочешь – не пей! В чём дело? Ты девочка взрослая, тебя ни силой, ни обманом никто в наши игры не втягивал.
– Эльвира, я, кажется, с кем-то переспала, – сквозь слёзы пояснила Василиса. – Но я этого не помню! Я даже не помню, кто со мной был в постели!
– Это горе поправимо. Возьми выпей водички, да только смотри, не испачкай блевотиной мне простыни – водичка сероводородом попахивает, но зато сильно облегчает существование.
– А разве мы у тебя?
– А ты думала, где?
– На корабле…
– Ну ты даёшь, подруга! Кажется, у тебя действительно после двухдневной пьянки что-то с мозгами случилось. Да, кстати о корабле – тебя сильно штормит, или тебе ночью морячок приснился?
– Меня укачивает, – призналась девушка и с отвращением хлебнула пахнущей тухлым яичком воды.
– Пей, пей! Вот увидишь, минут через пятнадцать полегчает! – ободряла её Сатти. – Теперь о твоём моральном облике. Скажи мне, дорогуша, как ты умудрилась провести ночь с мужчиной, если мы с тобой спали вместе?
– Так значит, здесь ночью мужчины не было?
– Ни ночью, ни в предрассветной дымке мужиком здесь и не пахло. А ты что, сама этого не чувствуешь?
Василиса сконфузилась и промолчала. Сатти была не той девушкой, которой она могла признаться в том, что до сих пор девственница, поэтому сравнивать внутренние ощущения ей просто было не с чем. Она сделала большой глоток из стакана и закрутила головой.
– Не вздумай облевать! – закричала на неё Эльвира. – Глотай! Глотай, тебе говорю!
Дорошенко с трудом проглотила отвратительное во всех отношениях пойло, и мысленно поклялась себе больше спиртного в таких количествах не употреблять никогда.
– А что вчера было? – жалостливо спросила она у Сатти.
– А ты что, совсем ничего не помнишь?
– Помню, но не всё. Кое-что припоминаю, но смутно и фрагментарно.
– Ничего особенного, – с безразличным видом произнесла Сатти, закуривая тонкую сигарету. – В общем всё, как всегда. После того, как все перепились, и вечер перестал казаться томным, нас развезли по адресам.
– А мы сейчас в каком адресе?
– Мы сейчас по месту моей постоянной прописки.
– То есть, мы у тебя дома?
– Соображаешь! Допивай водичку и побыстрей приходи в себя, а то у тебя вопросы пошли по второму кругу.
– Куда?
– Что куда? Куда уехал цирк?
– Нет! Куда мы торопимся?
– Это тебя надо спросить! Ты же вчера о чём-то с Кантемиром договаривалась. Полчаса назад он позвонил и просил передать тебе, что скоро заедет.
– Он заедет, и мы с тобой куда-то поедем?
– Ты поедешь, а я остаюсь дома. Двое суток непрерывного загула – это много даже для меня.