Три женщины

Пожилая женщина погладила блестящую темно-коричневую искусственную кожу. Немножко ручки потрескались, ну и ладно, незаметно совсем. Зато замок какой надежный. Муж с фронта привез, трофей. Таисия печально вздохнула. Изнутри ридикюль был обит серым бархатом. Красота, да и только. Вот сколько Таисия его открывала, столько и удивлялась. И почто такую красоту внутрь убрали? Не будешь же каждому открывать да показывать. И потом, у нее же тут и паспорт, и деньги. Ну, деньги она, положим, уже по приезде сюда перекладывала. Для перевозки денежных знаков другие надежные места имеются. А паспорт – он всегда здесь.

Таисия медленно вытаскивала свои маленькие ценности на кровать. Расческа, зеркальце, носовой платочек, вышитый крестиком. Когда-то Таисия очень этим делом увлекалась, вышивала и наволочки на подушки, и салфетки, вот платочки носовые всем на подарки. Последнее время перешла на вязание. Правда, умение ее все заканчивалось на носках – в войну научилась, для фронта вязала. Потом вот на вышивки переключилась. А сейчас вроде уж всем все вышила, решила опять на носки перейти. Ой, лезет в голову, к чему она про носки-то? Что-то совсем в своих мыслях запуталась.

Таисия достала из сумки заветный сверточек, перевязанный стареньким бинтиком. И бинтик серого цвета от древности, и сверточек она давно не открывала. Письма мужа с фронта. Она всегда, когда уезжала, брала их с собой, а дома убирала в тумбочку, под крахмальную салфетку. Давно уж не перечитывала, а что читать, все слова она знала наизусть. Письма приходили редко, поэтому, пока следующего дождется, это наизусть и выучит.

«Любимая моя, единственная жена Таисия Яковлевна. Ты не сомневайся, воюю я честно, защищаю и тебя, и сыновей наших Николая Сергеевича и Геннадия Сергеевича, и весь наш советский народ. Враг не пройдет! Допустить этого не могу!»

Мыслями перекинулась на тот день, когда наконец дождались. Год уже прошел, как кончилась война, а Сергея все не было и не было. Летним вечером Таисия выбежала в сени, налить воды из ведра, вдруг кто-то ее обхватил за плечи. И таким родным, таким близким захватило молодую женщину. Они стояли, обнявшись, и плакали, стесняясь своих слез, боясь отпустить друг друга, пока в сени не выбежал Генка. Уж тут было крику да визгу.

Сергей приехал с черным чемоданчиком, полным трофейных подарков. Кольке – часы на цепочке, Генке – перочинный ножик. А все остальное ей, его Тайке, – отрезы на платье, блузку цветастую с большим бантом, платок темно-вишневый. Таисии он приглянулся больше всего, сразу накинула себе на плечи.

– А вот это, на-ка, примерь, – Сергей протянул жене узкое колечко.

– Неужто золотое? – Таисия аж вся покраснела. – Да вроде маленькое. Поди, не влезет. Лапище-то у меня не как у рябеночка. – Таисия рассматривала колечко и боялась примерить, вдруг не подойдет, никогда у нее такого богатства не было.

– А ты не тушуйся, ты примерь, никогда колец тебе не дарил. Вот, думаю, пусть и у моей Тайки золото заведется!

Таисия, к своему собственному удивлению, кольцо натянула.

– Руки-то опухли ввечеру. А так и подойдет!

– Вот и носи.

Таисия и сегодня посмотрела на свою руку. Некрасивая, с узловатыми пальцами, грубой потрескавшейся кожей и с маленьким узким колечком на безымянном пальце. Ведь любил ее, как любил. Да и сейчас, поди, любит. Сама ведь бросила. Виноватая, стало быть.

Пить после войны Сергей стал крепко. В пятницу, по тому, как грузовик тарахтел, подъезжая к дому, Таисия уже знала, в каком муж состоянии. Вот которая жена по голосу может определить, которая по походке, а Таисия – по реву мотора.

Она мигом летела к воротам и открывала их нараспашку. И уже через минуту Сергей на всей скорости влетал на своем грузовике во двор. Таисия только успевала перекреститься.

Только вот сегодня плохое вроде и не вспоминается, как пил, как дебоширил, как по двору гонял. Чего ж про это?

А вот как на базар вместе первый раз, после того как с фронта вернулся, пошли, никогда не забудет. Она туго заплела косы, покрыла плечи новым вишневым платком, он в начищенных до блеска сапогах, в фуражке. Так и шли через дворы медленно, кланяясь соседям. А бабки не скрывали радости и горечи, плакали, подходили, обнимали. А на базаре Сергей купил стакан семечек.

Господи. Почто те семечки вспоминаются? Про фингалы не вспоминается, а вот про семечки, да как сердце от счастья заходилось – не забыть.

Ох, виноватая, сама, видать, и виноватая. Вот и Колька зашибает, Тамара-то вроде как не замечает, а ей, Таисии-то, видать. С его отцом тоже не сразу все случилось. То полчекушки, то чекушка. А главное, это какой при этом характер. Вон у Матрены выпил да спит. А Ковалевы-то, они шибко буйные.

Захотелось в какой-то миг про себя подумать. У Тамары-то житье – одна радость. Это такой характер золотой иметь. «Да, Колечка, нет, Колечка». Почем ее Колька такую жену заслужил? За какие такие заслуги? Крутой мужик, ох, крутой. И, главное дело, совсем неласковый. Намается еще Тома с ним. А ей что? Хотела при других жить? Ан не получается. У каждого она своя жизнь определена.