Три женщины

Муссолини быстро свел счеты с Кроче, не включив его в число членов новой Королевской академии Италии, созданной по замыслу Маргариты.

Муссолини хотел, чтобы эта академия была копией французской, но с теми добавлениями, которые необходимы при диктатуре. Академики должны носить форму — треуголки, эполеты, лампасы, шпаги, шпоры, — пользоваться бесплатным проездом по железной дороге, а главное — приносить присягу на верность фашизму.

Членом академии стал и скульптор Адольфо Уайлт, которому Маргарита когда-то заказала бюст Дуче. Увидев в списке его фамилию, Муссолини одобрительно оттопырил нижнюю губу:

— A-а, мой бюст!

Муссолини велел включить в список академиков и Маринетти, сделавшего для фашизма не меньше, чем для футуризма. А друг детства Маргариты Гульельмо Маркони, физик Энрико Ферми[201] и драматург Луиджи Пиранделло[202] стали академиками только благодаря их всемирной известности.

В глубине души Маргарита надеялась, что Муссолини велит включить и ее в члены академии. Но ее надежды рухнули, потому что было принято негласное решение женщин в академию не принимать. Правда, одно исключение все же сделали для Ады Негри, что усугубило Маргаритину досаду, хотя их многолетняя дружба дала трещину гораздо раньше, когда Нобелевскую премию по литературе присудили не Аде, а итальянской писательнице Грацие Деледде[203], и Ада в глубине души обвиняла в этом Маргариту.

Деледда писала длинные и скучно-нравоучительные романы в то время, когда еще был жив знаменитый на весь мир Габриэль Д’Аннунцио. Но Муссолини не хотел, чтобы Д’Аннунцио опять стал национальным героем. Не говоря о том, что, когда Муссолини предложил Д’Аннунцио стать членом академии, тот ответил: «Породистый жеребец не должен смешиваться с ослами. Это — не оскорбление, а зоологический факт».

Муссолини был нужен безликий кандидат, чтобы в памяти человечества осталось только то, что Нобелевскую премию получила фашистская Италия. Поэтому он оказывал нажим на Нобелевский комитет по дипломатическим каналам, а Маргарита даже поехала в Стокгольм и постаралась повлиять на патрона изящных искусств, шведского кронпринца Густава-Адольфа и на членов шведской Академии литературы.

Так Нобелевскую премию по литературе за 1926 год получила Грация Деледда.

* * *

Муссолини смутно помнил Ветхий завет, который его заставляли учить в детстве. Но, исходя из застрявших в памяти обрывков, он полагал, что евреи не лучше и не хуже других народов. Поэтому его не коснулся классический религиозный антисемитизм. Всего через два месяца после прихода к власти Муссолини уведомил главного раввина Рима Анджело Сачердоти, что правительство не будет поддерживать политику антисемитизма ни в Италии, ни за границей. А потом принял делегацию итальянских евреев, которые заверили Дуче в своей лояльности. В рядах фашистской партии было много евреев, некоторые занимали высокие посты в партийной иерархии и в правительстве. Гуидо Юнг[204]

был министром финансов, Альдо Финци — членом Великого совета и заместителем министра внутренних дел. Ярым фашистом был и выходец из банкирской семьи Этторе Овацца, основатель еврейской фашистской организации «Ла ностра бандьера»[205]. И личный дантист Муссолини, доктор Пиперно, был евреем. «А кому же может муж доверить свои зубы, если не еврею», — удивилась Ракеле.

Не было у Дуче и личных счетов с евреями. И две любовницы, изменившие его судьбу — Балабанова и Маргарита, — были еврейками. Так что бытовой антисемитизм его тоже не коснулся. Да, финансовыми рынками в мире владеют евреи. Так это ж дело известное, там где деньги, там еврей.

В начале двадцатых годов один из приспешников Гитлера[206] Курт Людеке посетил Муссолини и беседовал с ним четыре часа. В своих мемуарах Людеке написал:

«Говоря о международных финансах, (…) я заговорил и о евреях. Он согласился с теми фактами, которые я привел, но (…) заметил, что в Италии еврейский вопрос не стоит так остро, как в Германии»[207]

. Людеке был возмущен тем, что Муссолини «подыгрывал евреям». А Муссолини не видел никакой необходимости в антиеврейском законодательстве, потому что не считал итальянских евреев врагами, а главное — их было слишком мало, чтобы они могли хоть чем-то угрожать государству. Только к концу двадцатых годов многие взгляды Муссолини претерпели изменения, в том числе на еврейство. Тогда, возможно, под воздействием зарубежной антисемитской прессы и долетавших из Германии воплей «Евреи — наше несчастье!» Муссолини начал все чаще и чаще вспоминать, что Маргарита — еврейка, а не итальянка.

Женским чутьем Маргарита уловила эту перемену. Столько лет она была для Бенито родной, а теперь, что же, стала чужой? Неужели их связь может кончиться из-за того, что она — еврейка?

И в надежде не допустить такой страшный конец Маргарита перешла в католичество.

Это произошло в 1928 году. За матерью последовала Фьяметта, а потом и Амедео.

* * *