Три женщины

Состояние итальянской экономики и послевоенная инфляция так напугали Маргариту, что она начала распродавать свою коллекцию. Потом решила продать право на публикацию писем Муссолини. Их у Маргариты хранилось более тысячи. Но так и не продала. Видимо, испугалась, что раскроется в полной мере ее роль в становлении фашизма. Как бы то ни было, письма Муссолини так и не были опубликованы, и судьба их неизвестна.

* * *

Через восемь лет после того, как Маргарита вернулась в Италию, вышла в свет ее новая книга «Вода под мостом», которую она не называла мемуарами, но вспоминала в ней о детстве в Венеции, о бабушке Дольчетте и других людях. Любители скандалов были разочарованы: фашизм упоминался в книге только один раз, а Муссолини — вообще ни разу, хотя описанные события происходили до середины 30-х годов.

Маргарита жила то в Риме, то в Венеции, то в Иль Сольдо и раз в год обязательно ездила в Париж. А в 1956 году она совершила большое турне. Побывала в Индии, на Цейлоне, в Гонконге и в Японии.

Шел 1960 год. Маргарите исполнилось восемьдесят лет. И в том же году умер ее двадцатишестилетний внук Роберто — старший сын Фьяметты.

На похоронах всем было как-то неловко смотреть на старуху с седыми космами и ярко накрашенными губами. «Размалеванная потаскуха», — сказал кто-то из похоронной процессии.

* * *

Однажды мимо Маргаритиного дома в Иль Сольдо проходила цыганка и увидела на веранде старую синьору.

— Давай погадаю. Я тебе будущее скажу.

— Да у меня его уже нет, будущего-то. Давай лучше я тебе погадаю.

Цыганка засмеялась и ушла.

Зайдя в дом, Маргарита раскрыла наугад зачитанного до дыр Данте и попала на «Чистилище. Песнь двадцать пятая. Круг седьмой»:

Когда ж у Лахезис[275] весь лен ссучится,Душа спешит из тела прочь, но в нейИ бренное, и вечное таится[276].

Маргарита оторвала листок настольного календаря — 29 октября 1961 года. Она скомкала его и бросила в корзину для бумаг. Потом долго раскладывала пасьянс и около полуночи пошла спать. Стоило ей лечь и погасить свет, как перед глазами привычно поплыли лица ее первенца Роберто, Чезаре, Бенито. Сердце защемило так, будто его сжали щипцами. Она повернулась на бок, и боль прошла. Маргарита с трудом встала, зажгла свет, набросила халат и села в кресло.

«Почему ночью боль всегда сильнее?» — подумала она и повернулась к ночному столику, где в ажурных золотых рамках стояли фотографии Роберто, Чезаре и Бенито. «За всю свою жизнь я любила только двух мужчин — Чезаре и Муссолини».

Маргарита посмотрела на часы. Час ночи. Она снова легла. Снова проплыли лица мертвецов, за ними — гондола на Большом канале. Да это же не гондола, это — похоронная баржа, на которой увозят ее мать.

Боль вернулась. На этот раз — тоненькая, острая, будто любознательный мальчик осторожно прокалывает булавкой бабочку, чтобы вставить ее в свою коллекцию. В голове застучало как молотком: «Я стояла у порога моего земного рая… У порога моего земного… У порога моего… У порога… Я…»

Наутро служанка осторожно постучала в дверь спальни. Тишина. Она вошла, открыла ставни и распахнула окна в сад. Дождь мерно шуршал по облетевшим кустам жасмина.

— Синьора Маргарита? Синьора Маргарита?

Ответа не было.

Маргарита (Милан, 1911-1912)

Маргарита с дочерью (Милан, 1912)

Маргарита (1929)

Маргарита (Вена, 1938)

Маргарита (Рим, 1931)

Анжелика Балабанова и Давид Бен-Гурион (60-е годы)

Маргарита (1935)

Муссолини на параде чернорубашечников в Неаполе (1922)

Муссолини и Д’Аннунцио

Муссолини на балконе Палаццо Венеция

Муссолини и Гитлер (1940)

Маргарита и Муссолини. Мраморные бюсты работы скульптора Адольфо Уайлта (1926)

После казни: Муссолини и Клара Петаччи

Маргарита после войны (Рим, 1947)

Ариадна

1

Ариадна Скрябина снова была влюблена. Собственно, сколько она себя помнила, она всегда была влюблена. Но в тот февральский полдень 1935 года она шла к человеку, за которого решила выйти замуж. Человек этот, поэт Довид Кнут, еще ничего не знал о ее решении. Он лежал в парижской больнице Кошен с сильным сотрясением мозга после того, как его сбила машина.

Неужели и в больнице кто-нибудь спросит, не родственница ли она великого русского композитора Скрябина[277]. Ей уже давно осточертело отвечать: «Я — его дочь». А еще по дороге в больницу Ариадна размышляла, подойдет ли ей новая фамилия. Впрочем, какая? За эффектным псевдонимом Довид Кнут (напоминавшим о Кнуте Гамсуне[278], хотя Кнут — всего лишь девичья фамилия матери Довида) скрывались обычное имя и фамилия Давид Фиксман. Ариадна прикинула в уме и то, и другое. Мадам Кнут? Мадам Фиксман? Ее совершенно не смущало, что она решила выйти замуж в третий раз, да еще сейчас, когда была на последних месяцах беременности от второго мужа, которого все равно собиралась бросить.