Трибунал для Иисуса. Особое мнение российского судьи

Иисус же. судя по всему, говорил другое. Вот Его слова, приведенные Иоанном: «Иисус сказал им в ответ: разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его» (Ин. 2:19; см. также Мф. 24:2; Мк. 13:2; Лк. 21:6). То есть Иисус, вряд ли, высказывал угрозу разрушить Храм. Напротив, Он предлагал иудеям самим попробовать это сделать и утверждал, что может восстановить Храм за три дня.

Лжесвидетельство как раз и могло выразиться в искажении свидетелем или свидетелями смысла сказанного Иисусом: «Лжесвидетельство состояло в том, что «разрушьте» (в значении придаточного условного: «если вы разрушите») было заменено на «Я разрушу»[196].

Известно, что лжесвидетельства в древнееврейском праве подразделялись на злоумышленные и ошибочные. В трактате Маккот проводится четкое их разграничение. К злоумышленным свидетелям (в отличие от свидетелей, чьи показания могли быть просто ошибочными) относились те. кто преднамеренно давал суду ложные показания (по собственной инициативе, либо по чьей-то просьбе). Тора предписывала поступать с ними так, как поступили бы с обвиняемым на основании тех показаний, которые дал этот злоумышленный свидетель.

Неизвестно, к какой из этих категорий относились свидетельские показания в суде над Иисусом. Можно лишь предположить, что злой умысел имелся у руководителей синедриона. А сами лжесвидетельства могли быть не злоумышленными, поскольку они прозвучали из уст простых, малограмотных людей, не знавших тонкостей еврейской юриспруденции.

Оценка свидетельских показаний судом

В ходе допроса и проверки свидетелей судебный процесс перетекал в следующую стадию — суд оценивал их показания. При описании этой стадии, зафиксированной евангелистами, более точен в правовом смысле Марк: «Ибо многие лжесвидетельствовали на Него, но свидетельства сии не были достаточны» (Мк. 14:56).

В древнееврейском праве свидетельские показания оценивались по трем категориям: пустые, недостаточные и надлежащие. Пустые свидетельства вообще не принимались во внимание и даже не протоколировались, то есть судьям сразу было ясно, что они не имеют отношения к рассматриваемому делу. Недостаточные свидетельства, о которых упоминает Марк, допускались временно и юридическую силу получали лишь в случае их последующего подтверждения и подкрепления другими доказательствами, то есть к ним могли быть отнесены как одиночное свидетельство, так и свидетельства, не являвшиеся между собой тождественными. Причем даже малейшее расхождение в показаниях двух и более лиц, являлось основанием для признания свидетельства недостаточным. По делу Иисуса это расхождение как раз и могло выразиться в том, что один свидетель передал слова Иисуса в форме: «могу разрушить». а другой: «Я разрушу».

Лишь в случае признания свидетельских показаний надлежащими и достаточными суд мог перейти к следующему шагу — обвиняемый переходил в ранг подсудимого, и начиналось обсуждение дела. «.. Затем вводят второго (свидетеля — авт.) и проверяют его. Если их слова оказались адекватными — начинают обсуждение дела» (Мишна. Санхедрин 3:6).

Между тем, несмотря на недостаточность свидетельств, суд продолжился. Можно, конечно, возразить, что указание на это являлось оценкой самого Марка, а не суда. Но в том-то и дело, что все последующие действия судей подтверждают: вывод о недостаточности свидетельств — это их вывод, а не Марка. Более всего в этом убеждают последующие слова самого Каиафы: «на что еще нам свидетелей? Вы слышали богохульство: как вам кажется?» (Мк. 14:63–64).

Из этого полувопроса-полуутверждения, обращенного к членам синедриона, ясно следует. что, несмотря на недостаточность свидетельств, первосвященник не собирался закрывать дело.

Исправить положение могло лишь привлечение новых свидетелей. Но их не было. В такой ситуации дело подлежало прекращению, и обвиняемый должен был быть немедленно освобожден из-под стражи. Но Каиафа вместо этого взял инициативу в свои руки и стал убеждать судей в том, что у синедриона есть основания для осуждения Иисуса.

Судебная расправа

Правосудие в этот момент закончилось, едва начавшись. Именно здесь четко вырисовывается линия водораздела, обозначившая переход к открытой расправе над Иисусом, ранее камуфлированной под некое подобие законного судопроизводства.

Комментаторы кодекса «Мишне Тора» с гордостью пишут об «уникальности еврейского права», в котором в отличие от подавляющего большинства других правовых систем признание обвиняемого не только не является «царицей доказательств», но и вообще «не имеет веса для доказательства его вины». Но у комментаторов можно найти и другой пассаж: «о защите обвиняемого в подстрекательстве к идолопоклонству суд не заботится: пусть защищает себя сам»[197]. Поэтому в суде над Иисусом и вышла сразу же на первый план обвинительная мотивация. Причем, из уст того, кто обычно высказывался последним.