Тридцать дней тьмы

Ханна умолкла. Можно ли доверять Маргрет? Она сочла, что, вероятно, процентов на пятьдесят, может чуть больше, если та действительно умолчала об их маленьком диванном приключении.

– Я считаю, это сделал Эгир.

Маргрет усмехнулась. Ханна так и не смогла понять, считает ли она эту мысль далекой от правды или же это насмешливое «да мы все и так это знаем».

– Неужели это абсолютно невероятно?

Маргрет присела на кровать. Ханна посмотрела на нее: о, с каким удовольствием она бы сейчас уложила Маргрет в свою постель!

– Ты думаешь, что Эгир убил собственного сына? Он любил его больше всего на свете.

– И ты считаешь это невозможным?

Маргрет повела плечами.

– Ведь не я же веду расследование.

– И не я.

– Зато поступаешь как следователь.

И, очевидно, не лучший, подумала Ханна, раз уж у этого следователя возникают такие бредовые теории, что сделал это тот, кто больше всех похож на виновного. Ханна увидела, что Маргрет нахмурилась.

– С другой стороны, у Эгира, разумеется, был мотив.

Ханна спрыгнула со стола.

– Что? Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что у него был мотив?

Сидящая на кровати Маргрет от неожиданности отшатнулась.

– Я не выдаю чужие тайны. Спроси об этом Йонни.

Ханна чувствовала себя совершенно сбитой с толку. Какого черта, что все это значит? И что означает, что Маргрет еще глубже откинулась у нее на постели? Ханна приблизилась на шаг, теперь между ними оставалось всего каких-то полметра. Не отрываясь, она смотрела Маргрет прямо в глаза, сердце в груди отчаянно колотилось. Наклонившись вперед, чтобы поцеловать вулканическую женщину, она почувствовала, что на кону вся ее жизнь, а когда оказалось, что этот поцелуй не остался без ответа, ощутила, что падает в пропасть, из которой никогда не сможет выбраться.

22

Невозможно сказать, сколько времени прошло до того момента, как Элла осторожно постучала в дверь. Вероятно, Ханна уснула, поскольку, когда она открыла глаза, постель была уже пуста, а сама она не могла вспомнить момент ухода Маргрет. Ее охватило похожее на грусть чувство – чувство потери чего-то, что она могла бы удержать, будь она более внимательна. Несколько темных волос на подушке и чужой, не ее запах навеяли ощущение острой тоски. Внезапно Ханна осознала, что ее воспоминания о том, как обнаженная кожа касалась обнаженной кожи, были вовсе не фрагментами мечты или сна, – нет, это был полноценный роман с человеком, с которым она хотела не только заниматься любовью снова и снова, но и планировать совместное будущее. Лишь перекинув ноги через край кровати, она подумала о том, что недостаточно романтична, чтобы всерьез поверить в эту свою фантазию. Вместо того чтобы гоняться за призрачным счастьем, лучше, наверное, попытаться извлечь чуть больше из привычной меланхолии.

Ужин состоял из рыбы с картошкой и был съеден в полной тишине. Ханна медленно пережевывала пищу и рассматривала Эллу, которая в кои-то веки, казалось, была рада установившемуся молчанию. Или, может, просто не знала, как начать разговор о том, что произошло? Смерть, убийство и угрозы – все это, пожалуй, даже слишком вне зависимости от того, стар ты или молод. Да и эта неловкая ситуация сегодня вечером. Интересно, знает ли она о них с Маргрет? Ханна сомневалась, что сама Маргрет могла что-то рассказать – уж больно тихо и незаметно она ушла. Однако вполне вероятно, что все женщины подсознательно чувствуют неверность, в особенности когда дело происходит под крышей их собственного дома.

Ханна вспомнила, что Элла собиралась к Вигдис, чтобы спланировать похороны Тора.

– Вы подготовились к похоронам?

В ответ Элла то ли кивнула, то ли покачала головой.

– Церемония пройдет в церкви?

Утвердительный наклон головы.

– А после церкви? Потом еще что-то будет?

Снова кивок. Ханна заметила, что Элла перестала есть. Наступила абсолютная тишина, подобная необъяснимой силе, претендующей на собственное пространство. Они сидели и ощущали эту тишину, не торопясь ее нарушить. В оконные стекла стучался ветер, камин потрескивал, искрил и, если бы не все эти их горести, сидеть в гостиной сейчас было бы уютно и даже приятно.

– О-хо-хо-хо!