Тридцать дней войны

— Стратегически мы были подготовлены, поскольку враждебные намерения Пекина в отношении нашей страны становились все более очевидными в последние годы. Подрывная деятельность, грубое политическое давление с целью навязать нам маоистскую модель развития, пробное нападение на Вьетнам с помощью полпотовцев, нарастающее озлобление тем, что мы не поддаемся гегемо-нистскому диктату, так сказать, закономерно вели дело к военной авантюре… Нетрудно было предвидеть и направления движения китайских войск, известные еще из истории. Горы на границе определяют маршруты. Лишь день нападения оставался труднопредвидимым…

Утром 17 февраля я находился в гостинице на окраине Лангшона, в 14 километрах от места начавшегося боя. Меня разбудил грохот сплошного артиллерийского огня, перекатывавшийся за пологими холмами, изрытыми траншеями и ходами сообщений. С ревом и свистом, прижимаемые низкой облачностью к земле, промелькнули самолеты. Чьи? К зенитным установкам по траншеям торопились расчеты. На горизонте занимались ржавые струйки пожаров.

Чувствуя, как всех вокруг охватывает острая тревога, я понимал, что массированный артобстрел предшествует наступлению. Начиналась война — это было ясно.

Между тем она Пекином официально не объявлялась. Тридцать дней кровопролитных боев — с 17 февраля по 18 марта 1979 года — с точки зрения официальных канонов международного права протекали во время мира. Однако еще до этих событий слово «мир» к положению на вьетнамо-китайской границе и состоянию отношений между двумя странами можно было применять весьма условно. Поскольку Пекин открыто готовился к варварской агрессии, и то и другое справедливо оценивалось как обстановка «ни войны, ни мира». Поэтому внутренне, психологически вьетнамцы были готовы к любому враждебному шагу пекинского руководства. В том числе и к началу необъявленной войны.

Константин Симонов в свое время писал: «На войне не всех убивают, и не всех она делает «потерянный поколением», но выйти после войны «сухим из воды» может только утка. А человек, всерьез заслуживающий этого названия, живет после войны с ощущением, что он перенес операцию на сердце». Мне довелось наблюдать, как встретили вьетнамцы долгожданный мир весной 1975 года, после освобождения Сайгона от марионеточного режима. За три с лишним десятка лет впервые на истерзанной земле не гремели взрывы и люди наконец-то вздохнули свободно. В Ханое и Сайгоне, переименованном в 1976 году в Хошимин, на севере и юге — повсюду вьетнамцы испытывали предчувствие счастья, возможности мирного труда, нормальной жизни после тяжелых испытаний, тысяч и тысяч «операций на сердце», связанных с гибелью близких, разлуками, исковерканными судьбами, страданиями родины и всего народа. Ощущение это сродни было, видимо, тому, как и мы встречали свою победу 1945-го. И вот, почти без передышки, пришло новое военное испытание. Горечь и гнев вызывало вероломство авантюристов, принявших «эстафету» у Пентагона.

В августе 1980 года, полтора года спустя после событий, описываемых в этой книге, заместитель премьера Госсовета КНР Дэп Сяопин, давая интервью Ориане Фалалачи для итальянской газеты «Коррьере делла сеpa» и американской «Вашингтон пост», говорил о войне 1979-го против Вьетнама: «Мы контрнаступление[1] слишком сдерживали, но этот эпизод доказал, что мы полны решимости нанести удар, и мы оставляем за собой это право». И, чтобы не возникало никаких сомнений, добавил: «Война неизбежна». А с осени 1980 года китайские пушки снова начали обстрелы пограничных районов Вьетнама.

…Книга эта о том, чему мне пришлось быть свидетелем в течение всех тридцати дней войны.

Политическое каратэ

1

14 февраля 1979 года министерство иностранных дел СРВ спешно созвало к шести часам вечера в расположенный близ главной ханойской площади Бадинь международный клуб иностранных корреспондентов, до которых удалось дозвониться. Приглашения поступили буквально за час-два до встречи, и почти все журналисты, собравшиеся в неярко освещенном зале, с естественным нетерпением ожидали объявленное выступление заместителя министра иностранных дел Хоапг Бить Шона.

Ровно в шесть сотрудник отдела печати вывесил на подставках крупномасштабную карту-схему вьетнамо-китайской границы. В жирно обведенную линию границы вонзались с севера жала девяти красных стрел — редкий трезубец на западе и шесть, широко расходящихся из одной точки, на востоке. Из боковой двери вышел Хоапг Бить Шон и занял центральное место за длинным столом, заставленным журналистскими микрофонами и портативными диктофонами.