Тридцать ночей

— Два пять три, — прочитала Реаган со своего телефона.

Комната накренилась, и сирены опять завыли. Я набрала Хавьеру с телефона Реаган, надеясь, несмотря на всю очевидность, что это было ошибкой. Огромной, ужасной ошибкой.

Вы дозвонились до Харви. Оставьте сообщение.

— Мария сказала, у них забрали все телефоны, — голос Реаган успокаивал меня, пока она ласково поглаживала мои волосы.

— Позволяют сделать всего лишь один звонок, после задержания. Иногда, два, если по первому номеру не могут дозвониться.

— И всё? – ужас, охвативший Реаган, не затронул меня. Я жила в этой реальности уже четыре года: — Что насчёт адвокатов? Прав на посещения?

— Прав на адвоката нет. Члены семьи, не подкрепленные документами, не могут посещать, поскольку бояться, что их также могут депортировать.

Конечно, ICE не говорит им об этом. Это коллективный здравый смысл, родом из разбитых семей.

— Так он совсем один? Именно поэтому Мария не может присутствовать на его слушание? — Реаган прикрыла рот рукой.

— Он один.

Слова стёрли из вида мою спальню. Стерильный бесконечный коридор, воняющий этанолом, формальдегидом и чем-то гнилостным, протянулся передо мной.

"Вы не можете увидеть их, Мисс Сноу... остановите её... она ударилась головой о пол, потеряла сознание."

— Это как тюрьма?

— Да.

— Но не для преступников, — голос Реаган лишился громкости. Её лицо стало белым, а губы стали тонкими.

— Я знаю.

— Какие там условия содержания?

Я покачала головой. Должна ли она выслушивать версии. Неожиданно, несмотря на то, что она держала меня, оберегать стала её я. Довольно скоро она узреет тьму. Я схватила её за руку, пока дозванивалась семье Солисов.

На звонок ответила Мария, но звучала она совсем не как Мария. Её голос был призрачным намеком на звук, слишком эфемерным, чтобы это можно было назвать шёпотом.

— ¡Amorcita! (пер. с испан. Amorcita — дорогая) Ты в Такоме? Скажи ему, что я там с ним corazón y alma (пер. с испан.: corazón y alma — сердцем и душой). Скажи ему, я буду ставить тарелку за ужином для него каждый вечер.

— Я передам ему, Мария. Кто-то его сдал?

Был ли это Департамент Юстиции? Фейн? Но почему?

— Я не знаю. Охранник сказал, что они ожидали его дальше по улице в районе шести утра, когда он отправился на работу.

Кто-то, должно быть, детально донёс на него. Это было уж очень точное время и место, чтобы ICE оказалось там случайно.

— А девочки?

— Они не знают.

— Хорошо. Не говори им. Сегодня у него слушание об освобождении под залог, быть может, его всё же освободят до начала судебного процесса по делу о депортации.

Это было крайне маловероятно. Чтобы освободить Хавьера под залог, судье требуется принять решение, что тот не склонен к побегу. Учитывая, что у Хавьера парализован отец и четыре малолетние сестры, он как раз и создает впечатление именно того, кто выйдет и не вернётся на судебный процесс. Но Марии ни к чему данное напоминание.

Когда она повесила трубку, я повернулась к Реаган.

— Пошли.

— А что насчёт подписания твоих документов?

— У меня есть время до четырёх. Такома примерно в часе езды. Гони изо всех сил, Реаган.

— Может нам стоит позвонить Айдену? Может быть, он сможет предоставить ему адвоката или выступить свидетелем или сделать хоть что-то? Я до сих пор не могу понять, почему ты не знала.

А я понимала. Айден получил звонок в пятницу утром и не сказал мне. Меня коробило от осмысления причин. Защитить меня? Или заставить меня возненавидеть и покинуть его? "У тебя это пройдет через несколько часов", сказал он.

Мы выскочили из апартаментов, дверь глухо захлопнулась за нами. Бенсон ожидал снаружи, прислонившись к "Роверу". Когда он увидел меня, он выпрямился, став несгибаемым. Так вот почему Айден ранее одарил его суровым взглядом?

— Он знал? — спросила я, надеясь, что могла что-то упустить.

Я не могла слышать свой голос, но Бенсон, должно быть, услышал, поскольку запнулся и поджал губы. Неохотно, он кивнул.

— Почему он мне не сообщил?

Я знала, что этот вопрос надо адресовать не Бенсону, но я не смогла себя сдержать. Он плотно сжал губы, словно не мог говорить.

Однажды я уже пережила неистовство. Четыре года назад, когда они привязали меня к каталке. Каковы бы не были спусковые механизмы, теперь во мне разгорались безжалостные пожары. Гнев неумолимо прожигал милю за милей, пока не нашел его в бревенчатой хижине. Его не сможет уберечь и целый корпус морской пехоты США, когда я до него доберусь. Не имея возможности высвободиться, гнев во мне начал разрастаться. Эпицентр окутал его хижину. Мощные волны гнева натравили меня на "Ровер". Я начала пинать машину, но Реаган одёрнула меня назад, обхватив талию.