Тридцать три ненастья

Обособленно от остальных жили высокомерные украинцы. Было их человек пять. Наварят борща, закроются на ключ в комнате Аллы Тютюнник и охраняют незалежность! А мы удивляемся теперь, с чего это Киев стращает Божий мир своими оранжевыми майданами?

Некоторые из вээлкашников выбрали для себя глухую самоизоляцию, жили, не заходя ни к кому в гости и не приглашая к себе – лишь вежливый кивок при встрече. Вот уж действительно – одинокие бирюки!

Яростно спорили между собой – это, если сказать помягче, «западники и славянофилы». Ультрапатриотами выступали Витька Соколов и Сашка Родионов, прозападники – ребята из Прибалтики и сторонники стихотворного урбанизма, нацеленные на серьёзное покорение Москвы. Первые не могли мне простить публикацию в «Литературной газете», мол, русским поэтам негоже светиться в «ненаших» изданиях. Думаю, они просто завидовали и ревновали к Межирову, написавшему врезку к моей публикации. Александр Петрович в самом деле очень хорошо ко мне относился, спрашивал, хватает ли денег на жизнь в Москве, не голодаю ли я. Причину межировской опеки мне открыла Нина Аверьяновна. Она видела, как в день выплаты стипендии я срывалась с лекций и бежала в продуктовый магазин на Малой Бронной, чтобы закупить продукты для Василия. В холле ВЛК, найдя картонную коробку, складывала мясо и сосиски, сыр и венгерскую курицу, тушёнку, консервы и прочее, потом летела на вокзал к поезду, отправляла с проводницей передачу в Волгоград, возвращалась на ВЛК – вся запаренная, с дрожащими от спешки и напряжения коленками.

– Успела к поезду? – сочувственно спрашивала Нина Аверьянов-на. – А сама-то как жить будешь?

Как-то погорилась она Межирову, что ребята по театрам ходят, а Брыксина коробки с едой тягает на вокзал, мужа подкармливает. Александр Петрович пару раз пересылал мне в общежитие свою продуктовую поддержку. Привозил её Володя Мухин, некогда астраханский поэт, окончивший ВЛК раньше меня. С Межировым их связала бильярдная страсть. От него я узнала мотивы столь заботливого отношения к себе бесценного Александра Петровича.

Может, и это злило наших ярых патриотов, если смотреть на ситуацию во всех прочих контекстах? Они и меня заподозрили в нерусскости.

Да, были люди в наше время! Валентин Сорокин – хороший поэт и человек, ставший проректором ВЛК после Николая Горбачёва, взял себе за правило – водить в ЦДЛ женщин-вээлкашниц. Усаживал нас за стол в «пёстром» зале, брал в буфете салатики и бутерброды, всем по 50 граммов коньяка и чашечке кофе, садился, довольный, рядом, расспрашивал о житье-бытье. Случались такие праздники, как правило, по средам. Если же он не мог лично «прогулять» нас в этот день, просил заменить себя Владимира Алексеевича Солоухина. И мы наслаждались обществом знаменитого писателя, чуточку даже наглея – просили ещё по рюмочке коньяка. И смех, и грех! Озорства было больше, чем нужды.

А кто сейчас нас окружает? Сплошные Залупановы! Они не только тарелку щей тебе не купят в писательском буфете, но ещё и в спину кулаком долбанут, чтобы не мешалась под ногами.

О советской идеологии я не плачу, конечно, но плачу о советских людях, об устройстве писательского мира, о наших домах творчества, толстых и тонких журналах с их ощутимыми гонорарами. Дважды за год меня напечатал журнал «Крестьянка» – целым разворотом: миллионный тираж, гонорар, равный трём стипендиям, шквал писем от читателей! А на нынешний гонорар лишь башмаки и купишь, и то – отечественного производства. Путёвка в Дом творчества стоила 90—100 рублей: целый месяц прекрасного обитания, хорошего питания, общения. По всей территории стоят колышки с табличками – «Тише! Писатели работают». Господи! Даже писательские членские билеты старого образца имели солидный вид, а сейчас – пластиковые гнутики.

Учёба шла совсем не поверхностно. Каждое полугодие завершалось сдачей курсовых работ, экзаменов, письменных рефератов. На семинаре обсуждались свежие поэтические подборки. За других не скажу, но я с радостью набиралась ума-разума, писала Макееву подробные письма, сообщая, кто из «классиков» приходил к нам на этой неделе. Межиров приглашал Евгения Евтушенко, Булата Окуджаву, Юрия Кузнецова, Олега Чухонцева, Алексея Маркова, многих других. Нам было интересно, но не понравилась холодная отстранённость Окуджавы, хоть он и спел несколько песен – без задора, правда, пресным голосом. Мы-то ему не были интересны – вот в чём дело! На вопросы аудитории Булат Шалвович отвечал так, словно его принуждали к этому. Стало досадно – я очень любила песни Окуджавы, особенно «Полночный троллейбус» и «Виноградную косточку в тёплую землю зарою».