Тридцать три ненастья

– Чтобы до семи утра исчез! У нас с этим строго! На какую комнату записать?

Я сказала, и повела гостя к себе. Васильев по дороге объяснил:

– Я же с четвёртого курса на заочное перешёл, а друзья мои доучиваются на дневном, так и живут в общаге. Жутко соскучился!

– Чаю-то хоть попьёшь?

– Попью, попью… И новости волгоградские расскажу.

Попив чаю, убежал на третий этаж к своим. Через какое-то время возвращается

– Пойдём, с друзьями тебя познакомлю.

Сходила, посидела полчасика и ушла. Зачем тяготить молодняк?

В семь утра в дверь громко заколотили.

– Ну, и где твой гость?

– Не знаю, тёть Шур. Он с вечера спустился к друзьям на третий.

– Пойдём искать! Ты за него отвечаешь.

Обойдя несколько комнат, обнаружили Серёжу в кровати с черноглазой болгаркой, бывшей его однокурсницей.

– Приплыли! Ты в какую комнату просился? А развратничаешь с нашей студенткой. Живо собирайся!

Днём мы встретились с Сергеем в литинститутском скверике возле Герцена, поболтали и расстались. Я даже передачу для Макеева не успела собрать. Тогда он мне рассказал, как зачитывался в юности книжками Василия «Небо на плечах» и «Сенозорник»: «Я их даже в армию брал, знал почти всё наизусть».

Вот думаю сейчас, когда и с чего начались его беды? Получил хорошую квартиру, привёз жену с дочкой, в 93-м вступил в Союз писателей… Все его любили, в поэтическом ранжире поднимали на самые высокие места. Даже Агашина говорила: «Сначала Макеев с Васильевым, а потом все остальные». И он не балбесничал, знал себе цену, умел дружить. А как гордился женой Сашей, её писательским талантом! И дома у них было хорошо и чисто, пахло едой. Что могло разрушить этот добрый мир?

Выпивал? Да. Больше критической нормы? В те годы – вряд ли! И мама была жива, и крёстная… Терса ждала и встречала, устраивала рыбалки, нашёптывала замечательные стихи. Каких только жуков и лягушек, стрекоз и ласточек не воспел он своим зорким и счастливым сердцем?!

Вот об осе, о том, что снится ей по осени:

Она уже мертва, и сон её набряк

Тяжёлой нежностью к ромашкам и левкоям…

или

В жёлтых глазах голубых лягушатОтражаются звёзды…

Правда, энтомология эта порой нас напрягала, казалась чрезмерной, но в ней ли дело, если любая васильевская букашка звучала убедительнее иного космического корабля?

И он любил нас не меньше, чем мы его. В минуту уныния просил иногда, как таблетку от сердечной боли, прочесть ему макеевское стихотворение «Не верю ни в чох, ни в жох…»

– Ты же сам наизусть знаешь!..

– Нет, ты прочти.

И я читала:

Не верю ни в чох, ни в жох,А что-то в душе скулит.Венчальный такой снежокКому-то любовь сулит.Он сеется – невесом,Похрустывая едва,Сиреневый, словно сон,На тёмные дерева.Крещенское волшебство —Щекочущий снег в руке!

Я скоро пришлю егоМерцать на твоём платке.И ты в толчее деньской,Печали сведя со рта,Вдали повторяй, за мной:Великая лепота!

О чём эти стихи? О мужской тоске по любви! Неужели и Серёже не хватало любви? Не всеобщей, а именно женской – жертвенной, по-крестьянски терпеливой и верной, способной на прощение, не сводящей мелочных счётов.

В этом плане он был не особенно разборчив. Барышни, увлечённые его стихами, легко добивались успеха. Им льстило мелькнуть рядом с ним хотя бы на волгоградском перекрёстке, а уж если в Союзе писателей появиться, то и пововсе. Ему же, глупенькому, казалось, что это он берёт их пачками. Но ведь потрахаться на редакционном столе – не значит получить толику любви!

Александра рвалась в Кишинёв, часто оставляла его на произвол судьбы. Он запивал, начинал куролесить. Семья развалилась. Я знаю и её точку зрения – она весьма обвинительна. Жёны, будьте строги, но не превращайтесь в прокуроров!

Потом появилась Наташа Барышникова – мягкая, добрая, красивая, сочиняла стихи. И Сергей, бездумно оставив свою квартиру, переехал к ней в Бекетовку, перевёз книги, полюбил Наташину дочку Ксюху. Они даже завели пса-боксёра Фреда. Более десяти лет длился этот радующий всех нас союз. Наташа была хорошей женой. В каком бы состоянии Сергей ни вернулся домой, сначала накормит, а потом спросит: «Ты где был?» Да и он знал чур. Взялся перекрывать полы, ремонтировать сантехнику. А вот стать хозяином в доме не получилось. Главнее его оставались и сама Наталья, и её дочь, подруги и родственники. Даже Фред был её собакой, а не его!