Тридцать три урода. Сборник

Пущин(смотрит на нее несколько секунд любопытно, почти насмешливо. Медленно, внятно, с отеческой лаской).Ваши часы всегда отстают, Аглая. Жизнь опередила их. Жизнь — правда; но сердце ищет обмана. Сердце всегда тесно и тускло. Маленькая правда сияет ослепительнее великолепнейшей лжи. Милая Аглая, не бойтесь света: стеснившиеся зрачки привыкнут. Что ваша верность? Бедность нервной игры, вялость известных мозговых влечений. Что наши измены? При богатстве нервной жизни и равновесии в деятельности центров тех влечений, они — оздоровляющий кислород. При нервной жадности и нарушенной гармонии центров — озон, сжигающий жизнь. (Быстро, страстно.)Ах, если бы раньше осмелились и ему, любовнику звезд, глаза открыли, — быть может, Алексей не погибал бы так неопытно, так… озонно! (Злобно.)Да, да, — если бы не звезды вашей углекислой верности!..

Аглая(пугливо).Алексей погибает, оттого что был верен?

Пущин(сердито).Алексей умирает оттого, что забыл стать над болотом с черпаком.

Аглая(тихо).Анна спасет его?

Пущин

(смотрит на нее ласково и испытующе).А вы, Аглая, хотели бы, чтобы она спасла его?

Аглая(глухо).Да.

Пущин.К чему? Он к вам не вернется. Это было бы для нее.

^{Анна содрогается и глядит в даль моря.}

Пущин.Ну, что же, вы все-таки хотели бы?

Аглая.Да. Я его люблю дальше этого.

Пущин(берет ее голову в обе руки, притягивает к себе и целует в волосы).Вы прекрасны, дитя мое.

Аглая

(резко).Нет… вы не знаете. Нет. (Потом вскочив на ноги, судорожно.)Я ненавижу Анну. Сто раз я убила бы Анну… (Падает на песок, опираясь руками о камень, глядит вверх на Пущина. Глухо.)Пущин, я уже раз хотела убить Анну.

Пущин(с живым любопытством).Нет, Аглая! Что вы говорите? Как это?

Аглая(бредно).Пущин, она не спала в той белой узкой постельке, девической постельке… Там, возле белой постельки, стоял букет маков… А… а!.. Все равно, я приколола ей маков в волосы, то есть — нет, хотела приколоть… Она оттолкнула мою руку и приколола их мне на грудь… Или — это я сама подняла их с полу и приколола… Это я умру, это я умру!

Пущин(сердито).Какой сказочный вздор вы городите!

Аглая(тихо).Сказочный? Нет. Это просто из бессознательного. Там ключи жизни.

(Вдруг дико.)Пущин, он обнимает ее, как меня? Пущин, у него те же руки? Тот же взгляд для нее? (Вскакивает.)Пущин, я их вижу. Вы не понимаете. Это правда. Это отвратительно. Вы не можете понять, как я их вижу. (Ходит быстро взад и вперед, говорит оживленно, делает движения руками в ритм речи.)Вот пять дней, пять ночей я их вижу. Пять дней, пять ночей я не одна. (Кричит.)Я хочу быть одной. Но я не одна, оттого не могу плакать. Вы можете понять эту муку? (Стонет тихо.)Я их слышу. Его голос душный в страсти. Пущин, я знаю этот голос — он был для меня. (Останавливается резко. Тихо, медленно.)Я с ума сойду. Я всю страсть хотела себе, всю, всю. Я была ему кристаллом: его луч во мне преломлялся, через меня светил, собой играл во мне. И во множество играло наше исполненное единство. Все, все в нас — и мы довлели. Пущин, можно довлеть двоим? (Кричит дико.)Га… а… а… я убью Анну, она взяла мое!

Пущин(насмешливо).Ну, вот! А помните, вы еще сказали: у кого много, тот хочет отдать? (Смягчаясь.)Стыдитесь, Аглая. Вы не умеете прощать.

^{Молчат долго. Вечер настает мало-помалу. Гроза разыгрывается еще вдали. Пущин встает, приводит ее за руку, тихо сажает возле себя.}

Аглая(продолжая свои мысли, певучим голосом).Еще немного… еще совсем немного, и умерли бы вместе.

Пущин.Опять!

Аглая.Еще совсем немного — и умерли бы вместе, и чудо совершилось бы, потому что это неправду я только что объясняла вам про стыд за счастье перед Анной. То есть стыд за счастье был, но верность-то его все-таки казалась мне даром чудесным. Ах, всякий дар чудесен! Всякий дар — чудо, и только дар хорош. Только для дара стоит жить.

Пущин.Дитя мое, это опять песнь этого несмиренного сердца.

Аглая(не слушая).Вместе бы умерли.

Пущин.Вы долго переживете его, Аглая, и этот вечер покажется вам далеким, далеким.

Аглая(глухо).Никогда…