Тридцать три урода. Сборник

Матюша(одним грузным движением весь поворачивается к ней, отталкивая Танечку за своей спиной к самому краю скамеечки. К Ольге, в восторженном отчаянии).Olga, Olga, — quanto mi costi! [95]

^{Глядит на нее, как завороженный.}

Аглая.Танечка, это вы вчера пели в столовой, там внизу, вчера вечером?

Танечка.У нас вчера была репетиция. Наш маэстро созвал нас всех. Только Оленька не пела.

Матюша(с гордостью и не отнимая взгляда от Ольги).Ольга — наша примадонна. Маэстро перед нею… вот…

^{Делает свой широкий жест приношения руками.}

Аглая(к Тане).Я, Танечка, вас сейчас по голосу признала, хотя и не видела вчера. У вас голос, как звездочка высоко ночью!

Ваня(как бы радуясь воспоминанию, жарко).Ты, Аглаечка, вчера мне прямо в ухо сказала: «Ванечка, вон там за стеной жаворонок, слышишь, жаворонок в синеве!»

^{Хватает ее руку и целует ее.}

Аглая(смеется ласково).

Да, да, и жаворонок, и звездочка.

Ольга.Жаворонку милосердный спаситель крыло пришиб. Не взлетит птичка.

Матюша(ко всем, указывая широким жестом на Ольгу).Когда она запоет, черпнет в самую затаенную твою глубину — и свивает, свивает… Умираешь от боли и блаженства!

Таня(тихо).Ольга, Ольга, вы слишком хорошо пели.

Ольга.Когда я пою, время и дыхание стоят, когда кончу — все дохнут.

Аглая.Хорошо такой голос! Свивай, голос, в одно легкое горение — хоровод любви!

Ольга(запальчиво).Ах, знаете, ваше горение нелегко. Ваш хоровод любви шумен. Мне кажется, он дымит и трещит, как сырой валежник Вы и теперь только потому не кричите свои слова, что они слишком жгут и душат вас внутри. Вы их от боли почти шепчете. Слушайте, вы огнепоклонница?

Яша(дико)

. Да! да!

Ваня.И я. Так Пей, Аглая!

Аглая(пьет. К Ольге).Да, да, вы правы. Мне трудно не кричать свои слова. Но еще больше мне хочется их петь. Ах, если бы умела! Знаете, этот гимн к Радости? Помните этот блаженный ритм симфонии? (Напевает.)

Входим мы в твою обитель,Опьяненные Огнем! ^{144}

Ольга(про себя).Варвар выдумал Симфонию.

Аглая(продолжая свою мысль).Да, да, вы правы! Оно при мне, мое зовущее воление к лучшему, нежели наша жизнь. Это все равно — песней, стоном или диким криком — ах, если бы они соединились, все воления, в один братский порыв! И… вдруг… все стало бы иное…

Ольга.

Надежды шумны!

Аглая.Да, да, конечно. Но душа шумной надеждой живет. Только, слушайте, я не досказала: есть еще где-то глубже души и глубже воления надежд — Молчание. И мое молчание тоже при мне. В моем молчании нет ни да, ни нет. Дух идет со всем творением — и что знает, и что будет — того не скажет душе. Покорность Веры — мое Молчание.

Ваня(дико).Эй, взлетим! Довольно к земле прикладывался! Эй, что выйдет? К бесу землю! Пей, Яша, пей!

^{Ударяет звонко свой стакан о яшин, разбивает, наполняет себе новый и еще чокается. На корабле где-то ясный звон колокола. Проходит смена матросов. С лестницы подымается неслышными шагами и никем не замеченная Александра. Узкое, не стянутое в поясе платье паутинно-серого цвета висит с плеч до полу. Она лениво бредет вдоль борта, обходит мачту неслышно, все незамечаемая. То скрывается с части палубы, видимой зрителям, то появляется. Яша пьет и закашливается.}

Ольга(через удушливый кашель Яши).Матюша, еще вина! Я чувствую утро. Какая тяжелая тоска!

Таня.Оленька, это оттого, что вы такая прекрасная, а любить не хотите. Вы только мучаете.

Матюша(не оглядываясь на Таню).Таня, Таня, за такою всюду пойдешь!.. на муки!

Ольга.Матюша, голубка-то ваша нынче человеческим голосом разговорилась.