Тридцать три урода. Сборник

Аглая(тихо).А, детей! То другая любовь. Я детей не в себе люблю, а в них. Ты понимаешь, для их жизни, долгой, большой, надеюсь — прекрасной, плодотворной. Это одна любовь, а та — другая… Да и любовь ли? — просто чудо, чудо слияния! Из двух чудесно рождается одно, третье, таинственное единое третье. Вот отсюда источник сил. Мы никогда не слабеем вместе. Если жизнь тяжела станет одному — другой поддерживает. Жизнь так часто становится страшною!

Анна(в тихом изумлении).Ты говорила — твоя жизнь всегда счастлива.

Аглая.Но жизнь других! (Страстно.)Ах, если бы не это, да, мы были бы так счастливы, так непонятно, так лучезарно счастливы! (Волнуется.)Ах, счастье — несправедливое исключение! Стыдно, стыдно счастия. (Отвертываясь, быстро смахивает слезы, роняет голову)

Анна(очень серьезно).Счастие никому не принадлежит. Зачем его стыдиться?

Аглая(горько).Но оно должно было бы всем принадлежать. Оно правильное состояние для души, любовь. (Горячится)Великая, цельная, верная, опорная любовь, что выше отчаяния, выше боли, дальше смерти… (Не выдержав бросает руки на плечи к Анне.)Анночка, ты должна иметь такую любовь… Ты еще так молода… (Пугается.)Ах, прости меня… Я так решаюсь говорить: это оттого, что я очень стыжусь и очень желаю тебе… Прости, ты такая бледная; Алексей говорил это… Я утомила тебя. Сейчас мы пойдем напиться чаю. Потом будем раскладывать твои вещи. Я так люблю раскладывать вещи.

Анна.Нет, подождем еще здесь. Аглая, скажи, ты любишь встречи?

Аглая.

А ты? Я так хочу узнать тебя ближе. (Ведет ее к середине комнаты.)Но я уже знаю тебя.

Анна(качает медленно головой, очень серьезно).Нет, ты не знаешь меня.

Аглая.Мы оба тебя знаем. Ты наша — обоих ^{124}. (Хочет идти к двери. Анна удерживает ее за руку.)

Анна.Аглая, ты побледнела, когда спросила меня, изменял ли мне мой муж? Отчего? Или ты еще боишься измены? Еще не забыла первого мужа?

Аглая

(бледнеет. Как бы неясно понимая вопрос, растерянно).Нет, нет. Я верю. Алексей не может. Ты, верно, еще не узнала его. (Суетливо.)Впрочем, да, конечно, ты права, думая так об измене. Это невероятно даже — его верность, потому что мне уже тридцать лет! Женщина так скоро и некрасиво стареет, и любовь вся связана с телом и его молодостью. Да, да, конечно, так Ты права. Хотя… я и не чувствую еще старости (Смеется внезапно, вся ласковая и светлая.)И говорю все это даже из страха… только чтобы не искушать судьбы… и он, знаешь, Анна, он больше не видит меня посторонним взглядом. Я как бы в нем. (Вдруг меняет голос, как бы извиняясь.)И, может быть, ему легко не изменять, потому что ему так просторно в своих мыслях о большом, большом… (Громче.)Такие, как он, не изменяют!

Анна.Значит, ты забыла первого мужа?

Аглая.Ах, это было где-то давно: не в этой жизни, мне кажется… и… как черный сон. Знаешь, это даже не была измена, нет, другое… (Внезапно, пугливо пониженным голосом.)Мы оба были детьми почти… но отчего он это сделал тогда?.. Она была еще моложе нас, совсем дитя, и ничего не понимала… и вот почему самоубийство. Нет, Анна (вся дрожит),

я и теперь не могу говорить… и теперь не понимаю его преступления. (Молчит, потом спокойнее.)Только я ведь не любила его, я любила Алексея. Знаешь, я думаю, он как-нибудь тогда уже прошел мимо меня. Тогда я не знала, но теперь помню. Он тоже помнит. И мы полюбили, того сами не зная.

Анна(совсем тихо).Он тебе девять лет мужем, Аглая?

Аглая(жарко).Конечно, конечно, ты верно сосчитала. (Смеется)Я думаю, что верно, ведь я никогда не считаю годов. (В глубоком восторге.)Их нет, их нет у любви! Анна, я была так несчастна. (Молчит, испуганная своими словами; потом как бы извиняясь.)Я, Анна, убежала тогда от него… ужас был во мне к нему, ужас и… поверишь — жалость, ах, бесконечная жалость, словно я знала, знала вперед, что его ждет пустыня, ах! Горючая пустыня и ее марева! Я, Анна, одна рожала, я одна рожала моего старшего сына, одна с тем ужасом и с тою жалостью.

Анна.Алексей любит твоего сына?