Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Густав-Адольф, несомненно, колебался в выборе очередности войны с императором или войны с Речью Посполитой даже и после того, как занял померанский плацдарм. Выше уже было отмечено, что весной 1631 г., в начале апреля, Густав-Адольф, ожидая к этому времени начала русско-польской войны и принятия Москвой его предложений, отправил в Силезию группировку пехоты и кавалерии под командованием выдающегося генерала Густава Горна. Правда, в назначении именно этого генерала можно видеть также отражение желания канцлера Оксеншерны и его круга держать под своим контролем все это дело; Густав Горн был зятем Оксеншерны. Но не исключено, с другой стороны, что сам Густав-Адольф таким назначением стремился сблизить канцлера со своими планами. Он, по-видимому, постарался дать понять московскому правительству назначение этой группировки: среди «вестей», которые Мёллер должен был время от времени тайно сообщать в Москве, однажды фигурировало сообщение, что поляки пытаются вербовать наемников в Силезии, в частности в Бреславле, «неведомо на Москву или против шведского [короля]; а король шведский послал в Силезскую землю воеводу своего Густава Горна [Густафора] и с ним 15 тысяч ратных людей, а как силезские князья ему поддадутся, и он непременно ударится на польского [короля], потому что польский хотел дать цесарю на помощь несколько тысяч запорожских казаков [черкас]»[445]

. В последних словах нетрудно узнать уже не раз встречавшийся нам излюбленный аргумент Густава-Адольфа, морально оправдывавший, по его мнению, план его нападения на Польшу. Несомненно, что группировка Густава Горна оставлялась в Силезии с начала апреля по конец июля 1631 г. именно в ожидании обещанной Москвой Густаву-Адольфу русско-польской войны. Эта группировка, наверное, и явилась бы тем «видным войском» с «добрым полевым воеводою», которое предполагалось оплатить русскими деньгами и которое должно было из Силезии ударить Польшу «в самое сердце». Если бы эти события разыгрались тогда, т. е. летом 1631 г., Густав-Адольф, вероятно, отложил бы свой марш в глубь Германии до окончания разгрома Польши — ведь он верил, как мы видели, что в случае одновременного удара с востока и запада Речь Посполитая неминуемо будет разгромлена в несколько месяцев. Померанский плацдарм послужил бы в таком случае неожиданным средством разрешить ту задачу, которую так долго Густав-Адольф считал первоочередной задачей шведской политики и лишь недавно оставил для германской войны, — задачу покончить с Польско-Литовским государством, чтобы затем уже, имея надежный тыл, идти в Германию.

Но в конце июля 1631 г. Густав-Адольф отозвал Горна из Силезии вместе с 4-тысячным войском, — очевидно, он уже видел, что русско-польская война не начнется летом 1631 г. Правда, Густав-Адольф сохранил на силезской границе уменьшенный контингент под командованием Александра Лесли, своего самого выдающегося генерала, будущего фельдмаршала, который к тому же в отличие от Горна не только не поддался бы противодействию плану военного союза с Россией со стороны канцлера Оксеншерны, но, несомненно, старался бы самым лучшим образом осуществлять этот план, ибо в качестве одного из руководителей наступления со стороны России должен был выступать его сын — полковник Александр Лесли-младший.

Когда в конце августа Густав-Адольф получил наконец через Мониера и Мёллера воодушевившие его известия о согласии Москвы на весь военно-стратегический план, он не мог в то же время не понять, что осуществление плана ходом вещей переносится на следующее лето. Но в течение этого срока Густаву-Адольфу можно было уже не опасаться удара в спину со стороны Речи Посполитой: как мы видели, Московское государство почти формально объявило Речи Посполитой войну перед лицом всей Европы; имелось немало известий о тревоге и военных приготовлениях Польши — ясно, что в этих условиях она не взяла бы на себя инициативу нападения на шведов. Вот почему война с германским императором понемногу снова заняла первое место в ближайших планах Густава-Адольфа.