Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Но на деле этот оптимистический документ был уже холостым выстрелом. Незадолго до того к русской границе прибыл шведский курьер к посланнику Беренсону и просил, чтобы ему как можно скорее гнать к Москве «днем и ночью». 7 июля встревоженный патриарх и царь дали разрешение, а 10 июля сам Беренсон выехал из Москвы, вероятно, навстречу курьеру[735]

. Легко понять, в чем дело: в Стокгольме начались переговоры с «Великим посольством», и одновременные обязательства в Москве могли связать руки Государственному совету.

Еще один канал связей — в глазах Филарета Никитича самый главный — это Жак Руссель и его агенты. Последним, как мы помним, от него приезжал в Москву Жан де Вержье, и вот он же вновь появился в Пскове 25 апреля 1633 г. С ним «человек» по имени Марк Брунденбург, а также какой-то спутник, следы которого трудно уловимы в делах Посольского приказа, именуемый то Томас, то Матис. Отписка псковских воевод гласит, что в декабре прошлого года де Вержье укатил за рубеж на купленной для него тройке отличных лошадей, в Пскове же осталась царская грамота, предписывавшая в будущем этого Жана де Вержье или всякого им присланного пропускать на Москву незамедлительно. В Москву де Вержье приехал 8 мая. В тот же день он был на приеме у кн. И. Б. Черкасского, передав для царя и патриарха письмо Русселя и его устные сообщения. Все это было секретно и в делах не сохранилось, так как И. Б. Черкасский говорил с ним на Казенном дворе сам-третей с французом-переводчиком, «а в Посольском приказе про те дела неведомо». По ответной грамоте царя и патриарха можно только догадаться, что Руссель пытается теперь взять на себя осуществление прямой связи «на высшем уровне» — между малолетней Христиной и московским престолом; в этой ответной грамоте только пропущено слово «послу» или «доверенному» — «ее королевского величества королевны шведской Христины».

На поверхности делопроизводства остался только один вопрос: желание Русселя явиться снова в Москву. Эта милость ему была тотчас пожалована. Грамота к нему от 12 июля 1633 г. в нескольких местах правлена лично Филаретом Никитичем. Приезжай без всяких сомнений, гласит грамота, а когда приедешь, «тебя, Якова, за твои прежние и нынешние к нам, великим государям, службы [вставлено рукой Филарета Никитича: и Густаву-Адольфу королю службы] пожалуем — велим тебе видеть свои государские очи и пожалуем тебя нашим государским жалованием [вставлено рукой Филарета Никитича: по-прежнему и свыше прежнего], и ты б на нашу государскую милость и жалованье был надежен и ехал к нам к Москве безо всякого опасения»[736]

.

В тот же день, 12 июля, отправлены царские грамоты в Архангельск, в Вологду, в Ярославль о пропуске в Москву, снабжении кормом и сопровождающими прибывающего из Голландии морем Русселя с его людьми [зачеркнуто: с дворянами][737]

. Но грамота опоздала. Руссель, не дожидаясь ответа, выехал в Россию на корабле одного голландского купца и прибыл в Архангельск 18 июля. На борту находился также известный посредник между Голландией и Россией Исаак Масса. Свита Русселя состояла из шести дворян, из них два француза — Пьер де Роквир и Морис де Паквир, остальные — Антон Кейзер, Андрей Мюллер, Ян Фрибит, Ян Сандерис. Местные архангельские власти на свой риск решили принять Русселя с почетом, выдать ему и его свите должное питание и оказать прочие знаки внимания.

По неизвестным нам причинам Руссель попросил разрешения выслать вперед себя на Москву сухим путем своего секретаря Антона Кейзера с письмом, с тем что сам он вместе с Исааком Массой, со своими дворянами и слугами поедет водным путем. Антон Кейзер добрался до Москвы 11 августа. Был принят кн. И. Б. Черкасским на Казенном дворе и быстро отослан с государевой грамотой навстречу Жаку Русселю, Текст этой грамоты в деле отсутствует. Мало того, вообще все таинственно обрывается — нет ничего о прибытии Русселя в Москву, о его дальнейших делах здесь. Чья-то рука изъяла все документы. Можно не сомневаться, что Руссель прибыл в Москву не позже сентября 1633 г., что он был в числе самых доверенных людей патриарха Филарета Никитича до последних дней его жизни. После кончины Филарета Никитича 1 октября 1633 г. Жак Руссель еще пять месяцев оставался в Москве, пытаясь вести сложные интриги, как доносил потом Исаак Масса. Но в архиве Посольского приказа истреблен всякий его след, и имя его возникает только в связи с выездом из Москвы в Турцию 4 марта 1634 г., причем снова со свитой и с богатой денежной наградой[738]. В эти дни обезоруженная армия боярина Шеина возвращалась из Смоленска в Москву.