Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

В 1619 г. из польского плена возвратился в Москву и стал фактическим главою Московского государства отец первого Романова, царя Михаила Федоровича, патриарх Филарет Никитич. Это была по-своему огромная историческая фигура, хотя остающаяся до сих пор малоизученной. Федор (Филарет) Никитич Романов сыграл крупную роль еще в истории «Смутного времени». Он был ближайшим из остававшихся в живых наследников Ивана Грозного; самым опасным врагом Бориса Годунова; может быть, тайным организатором, несмотря на свое глухое монастырское заточение, появления первого самозванца; неустанным и гибким деятелем «смуты», возведенным вторым самозванцем в сан патриарха всея Руси. Став, наконец, «великим государем», т. е. подлинным царем при безропотном Михаиле Федоровиче, патриарх Филарет Никитич успешно боролся с реакционным боярством и может быть отнесен к числу предтеч абсолютизма в России. Из девятилетнего пребывания в Польско-Литовском государстве в качестве заложника Филарет Никитич вынес хорошее знание этого государства и европейской политической ситуации. Главную внешнеполитическую задачу России Филарет Никитич видел в сокрушении Польско-Литовского государства для возвращения русских, украинских и белорусских земель. Он отдавал себе отчет в необходимости сокрушения для этого и союзников Польско-Литовского государства — всего габсбургско-католического лагеря в Европе. Последовательно и настойчиво он устранял из правительственного аппарата Московского государства сторонников обратного, дружественного Польско-Литовскому государству курса, таких, как думный дьяк Иван Грамотин.

Та же главная внешнеполитическая задача диктовала Филарету Никитичу и его окружению необходимость хотя бы временного сближения Московского государства с основными военными и политическими противниками Польско-Литовского государства — Швецией и Турцией, т. е. с обоими флангами «барьера», несмотря на все имевшиеся обиды и противоречия. Шведско-польская и турецко-польская борьба занимала в первые десятилетия XVII в. важное место в политической жизни Европы. Активный обмен Московского государства посольствами со Швецией и Турцией (а также вассалом Турции — Крымским ханством) довольно быстро осуществил это сближение в течение 20-х годов XVII в.

Со стороны Швеции главным организатором сближения с Московским государством являлся король Густав-Адольф. Эта сторона его политики в последний период его правления освещена еще недостаточно (преимущественно в указанной работе Д. Норрмана и лишь в малой мере также Н. Анлундом, И. Паулем, К. Вейле и в опубликованной шведским генеральным штабом истории войн Густава-Адольфа). Хотя в своей политике сближения с Россией Густав-Адольф опирался на довольно влиятельные шведские военные круги, она не находила полной поддержки со стороны канцлера Акселя Оксеншерны и большинства шведской олигархии. Допустимо предположение, что, может быть, именно эта политика привела в решающий момент к устранению Густава-Адольфа с исторической сцены.

В Турции Московское государство не нашло таких активных сторонников сближения среди правящих лиц. Роль главного поборника и организатора русско-турецкого военно-политического союза против Польско-Литовского государства выпала на долю вселенского и константинопольского патриарха Кирилла Лукариса. Его большое влияние при султанском дворе поддерживалось также голландским и английским послами, но встречало ожесточенное противодействие партии, возглавлявшейся иезуитами и послами католических держав, в первую очередь австрийским и французским (может быть, точнее сказать, не французским, а послом отца Жозефа — графом Сези). Активным поборником идеи военного союза с Московским государством выступил также формальный вассал Османской империи, но фактически почти самостоятельный государь Трансильвании Бетлен Габор. Он, в свою очередь, уже находился в тесных союзнических отношениях с Густавом-Адольфом.

Курс Филарета Никитича на всемерное сближение со Швецией и Турцией также вызывал немало противодействия в правящих кругах Московского государства. Так, даже один из его ближайших сподвижников, кн. И. Б. Черкасский, ставший после его смерти, с 1633 г., фактическим руководителем русской политики, отнюдь не был безоговорочным сторонником этого курса. Ведь только отказ со стороны России от борьбы в ближайшее время за Прибалтику (и Причерноморье) открывал возможность русско-шведского (и русско-турецкого) сближения против общего врага — Польско-Литовского государства, а в известной мере и против всего габсбургско-католического лагеря. Но Филарет Никитич сумел нейтрализовать эту оппозицию, по крайней мере на некоторое время.