Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Сущность же восточноевропейской политики Империи в 1556–1582 гг. сводится, во-первых, к ожесточенной борьбе с «московской опасностью», во-вторых, к затухающей борьбе с «турецкой опасностью», в-третьих, к постепенной замене традиционного соперничества с Полыней — тесным и устойчивым сближением с ней. Главным стержнем, вокруг которого развертывалась эта политика, была так называемая Ливонская война, начатая в 1558 г. вторжением Ивана IV в Ливонию[19]. Эта война была мощной попыткой России прорвать своеобразную блокаду, которая накрепко изолировала ее от европейской цивилизации и обрекала на всестороннюю отсталость, в том числе и военную. Этот режим блокады, понемногу складывавшийся на протяжении столетий, достиг полной зрелости в ту самую эпоху, когда на западе существовала держава Карла V: этот режим блокады был необходимым скрытым условием ее существования, прикрытием ее восточного тыла, крепким засовом, лишавшим Московское государство возможности бросить свою потенциальную мощь на весы европейской политики. Современники приписывали именно Карлу V установление торговой блокады Московии. Несколько десятилетий спустя (в 1584 г.) Рудольф II писал Ивану Грозному, что не может отменить запрещение вывозить в Московию какое-либо военное снаряжение, так как «сие запрещение установлено еще при Карле V и Фердинанде I с общего согласия всех Римской империи чинов»

[20]. Что барьер опирался именно на Империю, видно и из того, что главным его звеном была Ливония — имперский лен. Ливония особенно жестоко и осуществляла блокаду. Естественно, что именно на Ливонию и обрушился в 1558 г. хорошо подготовленный удар Ивана Грозного. Ливония буквально рассыпалась на куски, и русские войска очень скоро уже владели выходом в Балтийское море через порт Нарву и угрожали Ревелю.

Теперь германский император Фердинанд I принужден был официально санкционировать то, что фактически делалось при его предшественниках: объявить полную торговую блокаду Московского государства. В сущности это было почти равносильно объявлению Империей войны Московскому государству.

На рейхстаге в Аугсбурге в 1559 г. восточногерманские князья настаивали на том, чтобы оказать Ливонии открытую вооруженную помощь, но противоречия интересов отдельных групп германских княжеств и городов сорвали эти предложения.

Однако если не военными действиями, то своей политикой Империя во время Ливонской войны выполняла роль главного противника Московского государства[21]. Она совместно с папской курией энергично содействовала в 1569 г. объединению Польши, Литвы, а затем и большей части Ливонии в единое государство.

В 1568 г. император Максимилиан II сумел заключить с султаном Селимом II (начавшим в 1566 г. новую войну против Австрии) мир, признав себя данником султана. Этот мир направил агрессию Турции и Крымского ханства на Московское государство[22]

. Одновременно имперская дипломатия добилась прекращения Северной семилетней (датско-шведской) войны 1563–1570 гг.), что дало возможность Швеции активно вмешаться в борьбу за Ливонию.

Таким образом, в 1569–1570 гг. «восточный барьер» был радикально реконструирован: три прежних его звена были слиты в мощный центр — Польско-Литовское государство, подкрепленный двумя сильными и воинственными флангами в лице Швеции и Турции. Но все же и в таком виде «барьер» не выдержал бы натиска русских войск, если бы за его спиной не стояли военнополитические ресурсы Германской империи.

В 1570 г. очередной рейхстаг в Шпейере принял хитроумное решение, имевшее большое значение для исхода Ливонской войны, разрешавшее иностранным государствам вербовать себе на службу солдат на территориях немецких княжеств. Но, не доверяя вполне державам «барьера», некоторые княжества, в частности Пруссия, снова настаивали на том же рейхстаге 1570 г. на необходимости прямого вмешательства всей Империи в Ливонскую войну и на создании сильного имперского флота против «московской опасности». Другие депутаты не советовали «на столь могущественного государя нападать». Привлеченные к обсуждению юристы установили, что царь не принадлежит к категории «врагов Империи» (Reichsfeind), так как дипломатические отношения с ним формально никогда не были разорваны. Поэтому было решено сначала попробовать послать в Москву посольство, а если оно не добьется от царя уступок, тогда уже прибегнуть к силе оружия, как говорилось в рецессе рейхстага[23].