Трилогия о мисс Билли

Бертрам все еще не был уверен в себе. Он знал, что пока еще не может писать с былой свободой и легкостью, он знал, что его рука еще не стала твердой и непринужденной. Но знал он и то, что многому научился за лето и что учится новому каждый день. Билли он ничего этого не говорил. Даже наедине с собой он отказывался признавать это, но в глубине души знал, что пишет своих «Мать и дитя» к мартовской выставке «Десятки» – если только он сможет перенести на холст то, что видит перед собой.

Поэтому Бертрам работал целыми днями, короткими зимними днями. Конечно, он трудился не над одной картиной, он рисовал разные наброски и картинки, пытаясь добиться от левой руки того же навыка, которого прежде ждал только от правой. А Билли всегда радовалась, подбадривала и верила в его победу, поэтому, даже если иногда Бертраму и хотелось сдаться, он не смог бы этого сделать и посмотреть в грустные, разочарованные глаза Билли. Когда же его работа была завершена, и мать и дитя, бесконечно живые и прекрасные, казалось, были готовы сойти с холста, Билли только восхищенно вздохнула.

– Бертрам, это твоя лучшая работа. – Она смотрела на ребенка. Собственное изображение ее не интересовало. – Она будет иметь большой успех на выставке.

Бертрам сжал спинку стула. Мгновение он молчал, а потом хрипло спросил:

– Ты готова рискнуть?

– Рискнуть? Бертрам Хеншоу, я с первого сеанса знала, что эта работа предназначена для выставки. Только вот я даже не думала, что она выйдет такой чудесной. Теперь-то ты понимаешь, что ребенок красивее любого «Лица девушки», которое ты писал?

И Бертрам, который даже сам себе не мог признаться в желании участвовать в выставке, тихо засмеялся, почти всхлипнул, поняв вдруг, сколько безграничной веры в него было у Билли, его жены.

Если у Бертрама еще оставались какие-то сомнения, они испарились меньше чем через час после открытия выставки «Богемной десятки». Снова его картина привлекала восхищенные взгляды, и он сам оказался в центре группы друзей и знакомых художников, которые от всей души поздравляли его. А потом суровые критики, чьи имена и мнения столько значили в его мире, высказались в ежедневных и еженедельных газетах, и Бертрам понял, что победил. Когда он прочел, что «работа Хеншоу демонстрирует незаурядную силу, скрытую мощь, которой не было в его прежних картинах, хоть они и были хороши», он мрачно улыбнулся и сказал Билли:

– Видимо, эту битву я все-таки выиграл левой рукой, а, милая?

И наконец последняя капля переполнила чашу радости Бертрама. Всего через месяц после выставки врач сказал ему десяток слов. В тот день Бертрам почти летел домой. Он даже не вспомнил о транспорте. Он думал, что немедленно расскажет жене хорошие новости, но, увидев ее, вдруг потерял дар речи и смог только обнять ее левой рукой и спрятать лицо у нее на груди.

– Бертрам, милый, что такое? – прошептала испуганная Билли. – Что-то случилось?

– Нет. Нет. Да. Все случилось! То есть случится! Билли, старик сказал, что я снова смогу владеть рукой. Подумай только! Правой рукой, которой я так долго был лишен!

– Бертрам! – только и сказала Билли и расплакалась.

Потом, снова сумев заговорить, она прошептала:

– Сколько бы картин ты ни написал, Бертрам, я сильнее всего буду гордиться той, которую ты написал левой рукой.

– За это я должен благодарить тебя.

– А вот и нет, – заспорила Билли, вытирая слезы, – но… – Она помолчала, а потом весело сказала: – Зато теперь никто, даже Кейт, не сможет сказать, что я стала помехой на пути твоей карьеры!

– Помехой?! – фыркнул Бертрам. Голос его не оставлял места для сомнений, а последовавший за тем поцелуй уничтожил последние.

Билли молчала еще целую минуту, а потом вздохнула с тоской, наполовину наигранной, наполовину искренней.

– Бертрам, мне кажется, что жить в браке – это как часы, особенно поначалу.

– Часы, милая?

– Да. Я сегодня была у тети Ханны. Она заводила свои часы, которые спешат на полчаса, и я видела все эти колесики, большие и маленькие, которые нужны для их работы, все эти шестеренки и зубцы, которые должны точно цепляться за другие зубцы. Разве это не похоже на брак? В жизни столько всяких маленьких зубцов, которые должны подходить друг к другу, чтобы все шло плавно. И их регулярно нужно чистить и подводить, особенно сначала.

– Билли, о чем ты?

– Но это правда, Бертрам. Я знаю, что мои зубцы сначала постоянно сбивались, – засмеялась Билли, – и спешили на полчаса, как часы тети Ханны. Может быть, это повторится. Но, Бертрам, – тут ее голос дрогнул, – если ты посмотришь мне в глаза, то увидишь, что показываю правильное время. Я уверена, что всегда буду показывать правильное время, даже если уйду вперед на полчаса!

– Как будто я в этом сомневался, – тихо и нежно сказал Бертрам. – Между прочим, некоторые мои шестеренки тоже нужно подвести.