Тринадцать подвигов Шишкина

Полное равнодушие высказывали виноградному морю и мужики. Как и сладкому ликеру. Сильную половину чмаровского человечества интересовали изделия исключительно отечественных производителей «белого» и «красного» вина. Под первую категорию подпадала водка, ко второй относился более широкий спектр напитков – в диапазоне от плодово-выгодного «Солнцедара» в увесистых, «противотанковых» бутылках емкостью 0,8 литра, благородного «Агдама» или другого портвейна, незамысловато носящего на этикетке цифровые обозначения типа «333» или «777», и до семейства горьких настоек сорокоградусной или несколько меньшей кондиции – «Стрелецкой», «Петровской», «Полынной», «Степной», «Зверобоя» и др. Но никто не убедит нормального мужика, что эти настойки, несмотря на их градус, – та же водка. Водка, как уже было сказано, это «белое вино», а не «красное».

Исключение делалось лишь для «Старки», но этот напиток с прямой надписью на этикетке «Старая водка» единодушно относили к элитным, рядом с ним зазорно ставить какой-то там коньяк – барское городское баловство. «Старка» – это для особых случаев. Для особого шика.

Неизменным и непреходящим успехом на селе пользовалась водка «Русская» в обыкновенной зелёного стекла поллитровке. Конечно, при отсутствии оной мужикам приходилось брать и «Столичную», и «Пшеничную», и недавно появившуюся «Экстру», но их вид, в вытянутых прозрачных бутылках, настораживал. А потребление «Русской» создавало умиротворение с налетом лёгкой ностальгии по неизвестно куда пропавшей «Московской особой».

Так вот. Как городской посетитель сельского магазина чумел от ассортимента виноградных вин на полках «сельпо», так и сельчанин в городе просто обалдевал при виде водочных бутылок, за которыми никто не ломился, сметая подчистую. Да и много в городе водки – не смести! Указ указом, а государственная винная монополия – это вам не хухры-мухры. Э-э-эх… Чмаровские мужики, как и остальной советский народ, ещё и не подозревали, чего им в недалёком будущем приготовили первый секретарь Ставропольского обкома КПСС и его собрат из Томска. Пока же городской народ, ишь, то болгарский «Рислинг» клянчит у продавщицы, то «Варну», то ещё какую-то «мочу молодого поросёнка», как точно подметил однажды в широком мужском кругу балагур Миха Бянкин.

– Сюды бы их, городских, к нам. Имя́ при нашем сельпе хорошо бы проживалось. А нас – туда, в город!

– Ага, – отвечали Михе. – С месячишко погужеванили бы. Они – тут, мы – там. А вот что потом жрали бы все? Городские – не пахать, не сеять, ни за скотом ходить… Да и мы в городе – на корове седло…

И вопрос о целесообразности миграции сельского населения в город, и наоборот, как-то очень быстро с очередной повестки дня снимался.

А водочный вопрос – оставался. Потому как с водкой на прилавке чмаровского «сельпо» царила постоянная напряжёнка. Как и с ассортиментом «красного» вина. И не потому, что местный сильный пол тяготел к беспощадному потреблению водочно-портвейной продукции. Не трезвенники, но и не чрезмерно – вот так, знаете ли, походя. Нет. Как Пугачева поёт? Вот-вот: «…Так же, как все, как все, как все…» Хотя, а будь в магазине водки – залейся? Кто его знает…

В общем, председатель колхоза, он же царь и бог, так и приказал Марии Поликарповне: ог-ра-ни-чить! Всё хорошо в меру, особенно в страду. А когда на селе нет страды? Разве что зимой чуток. Да и то – условно. Зимой и в лесу на деляне работа кипит, и на свинокомплексе, и в телятниках, и в МТМ.

Понятно, что председательский приказ завмаг Лапердина в основном соблюдала. Выручку на спиртном делать, конечно, сплошное удовольствие, но лишиться своего торгового поста Мария Поликарповна не хотела. Управление стекающими к ней ручейками дефицита стало смыслом жизни, той активной жизненной позицией, через которую Мария Поликарповна ощущала себя личностью, передовым строителем светлого коммунистического завтра, по крайней мере, для собственной внучки, а также благодетельницей для всех односельчан. Злые языки талдычили про «владычицу морскую», но что с них взять… на каждый роток не накинешь платок. Приятельницам Мария Поликарповна «доставала» финские сапоги и румынские мохеровые кофты, женихающиеся отпрыски её приятельниц могли заполучить японские куртки-«аляски», а мужики – «белое» и «красное». При надлежащем подходе и уважительности.

Кабан-диверсант растоптал Марии Поликарповне праздник. Её любимые георгины, предназначенные для внучки-первоклассницы. Нетрудно было спрогнозировать последствия этого циничного акта зверского вандализма. Акт состоялся – и это был факт. А факт имел место быть по той причине, что именно чмаровские мужики не смогли пресечь в зародыше разгул мерзкого животного по селу. О какой уважительности тогда речь?!

Надо ли дальше распространяться о санкциях, которые могла применить к мужской части населения «владычица морская»?

– Живого или мёртвого… – прохрипел Терентьич, как наиболее приближенный к эпицентру вселенской катастрофы. – Любой ценой…

И без промедления не дожидаясь остальных, ринулся по следам хряка, уходящими на соседний огород.

3