Тринадцать подвигов Шишкина

Завхоз шагнул к десятикласснику, замешкался, не зная, как освободить от букета руки, потом сунул его, как банный веник, под мышку правой руки, а левой потянулся к колокольчику. Но тот находился на недосягаемой высоте. К тому же из уст Медведева Степана раздалось:

– Не дам… Это… это не по правилам… Я же должен взять её, а она – его.

Здоровенный парень был готов зарыдать, пасть смертью храбрых, превратиться в пепел Клааса, окаменеть, стать соляным столбом или памятником нерукотворным под свинцово-горгоно-напалмовым взором Марии Поликарповны. Но колокольчик так и оставался в отведённой назад и поднятой руке.

Иван Терентьевич с пронизанным болью и мукой лицом всем корпусом полуобернулся к супруге, посылая ей немой, но материально осязаемый всеми присутствующими извечный российский вопрос: «Что делать?» Теперь в совокупности ученик Степан и завхоз Терентьич соответствовали центральной части скульптурной группы «Лаокоон и его сыновья» известных родосских мастеров ближнего донашеэрья.

– Стёпа, отдай… – К упомянутой скульптурной композиции примкнула уже заплаканная старшая пионервожатая Клавочка.

Конечно, её тонкие ручонки, тщетно тянущиеся к заветному колокольчику, совершенно не ассоциировались с теми здоровенными змеюками, которые в оригинале скульптуры душат и жреца, и его сыновей, но всё-таки как-то художественно завершили общий вид.

– Отдай, Стёпушка…

– Отдай! – неожиданно капризно-звонко приказала с бабушкиных рук Светочка-первоклассница.

И все тут же поняли, что женская родова Лапердиных переводу не знает. А мужики сочувственно погладили по свежестриженным макушкам сыновей, представив хозяйкой чмаровского сельпо через соответствующее количество лет достойную Марии Поликарповны смену.

– Отдай… Отдай… Отдай… Степушка, не гневи… – вначале зашелестело тут и там, а потом обрело и всеобъемлющее звучание умоляющее народное скандирование сочувственным громким шёпотом.

– От-дай, Сте-пан! От-дай, Сте-пан!..

Скульптурная группа распалась: Медведев Степан с тяжёлым утробным вздохом сунул Клавочке в сложенные просительными лодочками ладони колокольчик и, сгорбившись, подался к родному классу.

Клавочка, с прижатым к груди колокольчиком, обратила минорный взор на возвышающуюся посредине школьного крыльца Валентину Ивановну. Та царственно кивнула.

И Клавочка, тут же радостно улыбнувшись, протянула колокольчик насупленной Светочке. Бабушка обхватила хрупкий стебелёк внучкиной ручки своей надёжной ладонью и пошла по кругу.

– Динь-дон! Динь-дон-динь-нь!

Свершилось!

Заулыбавшийся во весь протезированный рот завхоз Иван Терентьевич семенил следом, придерживая локтями вверенное ему имущество – ранец и букет. Следом, улыбаясь, шагала Клавочка. А за ними, не отставая и постепенно нарастая, расползался смех.

Из динамиков снова загремел с хриплыми пробулькиваниями какой-то бравурный марш, под звуки которого Лапердины и Клавочка завершили круг. Тут же рядом с непоколебимой Валентиной Ивановной возникла сутулая и тщедушная фигура в комиссарской кожанке.

– Слово предоставляется… – пророкотала, делая рукой отмашку, оборвавшую марш, директриса. – Федору Никифоровичу Антонову, председателю нашего сельского совета! – Директриса гулко ударила в ладони. Оглушительно захлопали и все собравшиеся.

«Ты погляди! – поразился Александр. – Англичанка и этот… Да… Любовь зла…» Шишкин-младший с унынием настроился на столь же продолжительную, как директорская, речь.

Но предсельсовета оказался талантливым оратором.

– В добрый путь, дорогие ребята! В добрый путь! – выкрикнул, приподнимаясь на носки, Антонов и поспешил с крыльца в народ. На этом список выступающих был исчерпан.

И врата знаний, наконец-то, широко распахнулись перед школярами.

– Проходим по классам! По классам! – звенела профессионально поставленным голосом Баррикадьевна.

«Сколько же ей лет? – в который раз озадачился Александр. – Интересно, а улыбнулась она хотя бы раз в жизни? Учительствовать бы вам, дорогая Вилена Аркадьевна, в колонии для малолетних преступников и беспризорников… Хотя… Не исключено, что так и было. И вполне возможно, под началом самого А эС Макаренко. По степени высушенности её, конечно, можно отнести к мумиям Рамзеса и Тутанхамона, но будем реалистами…»

Тем временем площадка перед школьным крыльцом опустела. И тут же по ушам ударил пронзительный, сделавший бы честь солидной пилораме, визг электрозвонка. Учебный процесс входил в привычное русло, в неизменное расписание уроков и перемен.

2

Шишкин, естественно, тоже проследовал за своим девятым «А» в кабинет литературы, к мрачным портретам классиков. «Вот, кстати, с чего надо начать, – подумалось ему. – Всю эту наглядность переделать и обновить. Хоп! Ну вот и нашлось применение для третьей комнаты! Это будет у меня оформительская студия!»

И он тут же принялся мысленно прикидывать варианты оформления класса. Но спохватился – рослые девятиклассники стояли возле парт и выжидающе смотрели на своего «классного».

– Садитесь, ребята. Поздравляю вас с началом нового учебного года!

Дежурных аплодисментов не последовало.

– А вы к нам надолго?