Тринадцать загадочных случаев

Я был искренне огорчен. Мало того, что подтвердились самые мои худшие опасения, я еще и совершенно не видел выхода из этой ситуации. Как следует поразмыслив, я все же решился написать Филиппу Гарроду — мужу старшей из племянниц Саймона. Я постарался быть сдержанным и объективно обрисовать ему ситуацию, выразив опасение, что подобная женщина может вредно повлиять на старика. Попросил также познакомить Клоуна с какими-нибудь действительно достойными уважения медиумами. Мне почему-то казалось, Филипп Гаррод сумеет что-либо предпринять.

Тот действовал быстро. Он сразу понял то, чего не сумел понять я: состояние здоровье Саймона Клоуда внушает самые серьезные опасения. Филипп Гаррод оказался человеком практичным: мысль, что его жену, равно как и ее сестру с братом, могут лишить законного наследства, очень ему не понравилась. На следующей же неделе он прикатил в компании самого профессора Лонгмана. Лонгман был крупным ученым, и именно благодаря его увлечению спиритизмом общественное мнение вынуждено было относиться к этому феномену с серьезностью. Это был не только талантливый, но и чрезвычайно честный и порядочный человек.

К сожалению, результаты этого визита были плачевны. За все время своего пребывания в доме Лонгман так и не сказал ничего определенного. Он присутствовал на двух сеансах — подробностей не знаю, — но все время уклонялся от их обсуждения, и лишь позже написал Филиппу Гарроду письмо. В нем он признавал, что бессилен уличить миссис Спрагг в мошенничестве, хотя — но это его личное мнение — «голоса» духов действительно были поддельными. Он писал также, что, если мистер Гаррод сочтет уместным, он может показать это письмо своему дяде, и предлагал свести мистера Клоуда с абсолютно благонадежным медиумом.

Филипп Гаррод отнес письмо дяде, но результат оказался совершенно не тем, на какой он рассчитывал. Старик пришел в неописуемую ярость. Все это обычные интриги! Миссис Спрагг святая! Завистники хотят оклеветать ее! Она предупреждала его о черной зависти, в атмосфере которой вынуждена жить. Если уж на то пошло, сам Лонгман признал, что никакого мошенничества нет! Эвридика Спрагг поддержала его в трудную пору его жизни, и он не даст ее в обиду, даже если для этого придется порвать с семьей. Эта святая и бескорыстная женщина значит для него больше, чем кто бы то ни было в мире!

Филиппа Гаррода буквально вышвырнули из дома. Этот припадок ярости плохо отразился на здоровье Клоуда. Его состояние заметно ухудшилось. Он слег. Было ясно, что ему уже не подняться, и смерть только избавит его от страданий.

Через два дня после той ссоры старик сам меня вызвал, и я спешно к нему отправился. Клоуд лежал в постели и, даже на мой неискушенный взгляд, был совсем плох.

«Мне осталось совсем немного, — заметно задыхаясь, произнес он, — Молчи, Петерик, молчи. Я знаю. И перед смертью хочу выполнить долг перед существом, сделавшим для меня больше, чем кто-либо в этом мире. Я хочу переписать свое завещание».

«Хорошо, я немедленно составлю требуемый документ и вышлю вам», — ответил я.

«Э, нет, дорогой, так не пойдет, — прохрипел он. — Может, я и до утра не дотяну. Я здесь на бумажке написал, чего мне надо, — Клоуд пошарил у себя под подушкой, — а вы уж скажите, если что не так».

Он достал лист бумаги, покрытый какими-то каракулями. Вскоре я в них разобрался. Он оставлял по пять тысяч фунтов племянницам и племяннику, а все остальное — Эвридике Спрагг. «С благодарностью и любовью».

Я был возмущен и расстроен, но поделать ничего не мог. О сумасшествии и речи не шло: голова у старика работала не хуже, чем у других.

Клоуд позвонил служанкам. Тут же явились горничная Эмма Гонт — пожилая женщина, много лет проработавшая в доме и теперь самоотверженно ухаживавшая за больным, и кухарка Луси Дейвид — пышущая здоровьем особа лет тридцати. Саймонд Клоуд в упор взглянул на них из-под кустистых бровей.

«Я хочу, чтобы вы засвидетельствовали мое завещание. Эмма, подай мою авторучку».

Горничная открыла ящик стола и принялась там рыться.

«Да не в этом, — раздраженно проворчал старик. — Будто не знаешь, что она всегда лежит в правом ящике!»

«Да нет же, сэр, как раз в левом», — ответила та, протягивая ему ручку.

«Значит, ты ее просто не туда положила, когда брала в прошлый раз, — пробурчал старик. — Терпеть не могу, когда вещи не кладут на место».

Продолжая ворчать, он взял у нее ручку, переписал подправленный мной черновик на чистый лист и расписался. За ним свои подписи поставили Эмма Гонт и Луси Дейвид. Я сложил завещание и положил его в плотный голубой конверт, который всегда ношу с собой. Полагаю, вы знаете, что завещание обязательно должно быть написано на самой обычной бумаге.

Когда служанки уже выходили из комнаты, Клоуд с перекошенным от удушья лицом рухнул на подушки. Я в испуге отшатнулся, а Эмма Гонт не раздумывая бросилась к кровати. Однако старику полегчало, и он слабо улыбнулся:

«Все в порядке, Петерик, не волнуйтесь. Если я и умру, то сделаю это с легким сердцем, ибо сделал все, что хотел».