Тринадцатая гостья

– Да, ты, конечно, права. Тебе надо подумать. Хотя я, честно говоря, не понимаю, о чем тут думать, когда жизнь предлагает тебе такой шанс. Разве ты не для этого приехала сюда?!

Я не знала, как объяснить ей, как признаться в том, что я не верю ей и не понимаю по-прежнему, для чего я ей нужна? И что она подразумевает под словом «одиночество»? Какое одиночество может быть у молодой симпатичной женщины, живущей в столь красивом дорогом доме, да еще к тому же и богатой? Ей совершенно ничего не стоит нанять себе в прислуги кого угодно – даже молодого парня, который будет развлекать ее с утра до ночи. Но почему я?! Ее объяснения по поводу того, что она могла бы почувствовать себя здоровой и счастливой на фоне моей ущербной жизни, не казались мне убедительными.

Соня сказала что-то по-немецки мужчинам, и они, ответив ей, удалились. Конечно, она пошла их проводить – Розы-то не было! А я, подхватив папку с документами, бросилась в свою комнату. Прав был Герман, мне не следовало возвращаться в этот дом, тем более, за вещами! Вещи-то – одно название.

Запершись в своей комнате, я достала из папки документ, предложенный мне Соней на подпись, сунула его под майку и принялась быстро собирать сумку. Потом позвонила Герману:

– Ты где? Прошло так много времени! Я уже два часа дожидаюсь тебя возле ваших ворот. Нет-нет, меня не видно, я спрятался между деревьями.

– Они предлагают подписать мне один документ.

– Ничего не подписывай! И никому не давай паспорт! Ни в коем случае! Не знаю, что в голове у этой своей Софи, но все, что она делает – крайне подозрительно. Так. Стой. К воротам движется полицейская машина! Эти двое, вышедшие из дома, уже успели уехать. Наташа, думаю, уже поздно! Слышишь? Они сигналят! Я вижу, как из дома вышла женщина…

– Соня, – похолодев, сказала я. – Может, мне спрятаться?

– Нет, ты ничего уже не успеешь сделать. И твоя попытка сбежать может лишь навредить тебе. Оставайся на месте, а вот я попробую договориться с инспектором. Я знаком с ним. Постараюсь войти вместе с ними и, если потребуется, предложу свои услуги переводчика!

– Так ты, думаешь, они пришли по мою душу?!

Я все еще никак не могла взять в толк: чем я, ничем не примечательная девушка по мени Наташа Вьюгина, могла заинтересовать стольких людей? Даже полицию!

– Ничего не бойся. Я постараюсь тебе помочь.

Он отключил телефон, и я почувствовала, что осталась совершенно одна. В сущности, в последние годы это было моим нормальным состоянием. Одна, везде и всегда одна. Но в Страхилице это было все-таки не так страшно. Здесь же, когда Соня сделала все, чтобы втянуть меня в дикую историю со смертью садовника, мне стало по-настоящему страшно.

Внизу послышался какой-то шум, зазвучали голоса. Я посчитала, что мне не стоит и дальше скрываться от полиции. Под майкой у меня был документ, который я могла подписать в любую минуту, и тогда положение мое в этой стране автоматически легализировалось бы.

Я спустилась, и первым человеком, кого я увидела, был Герман. Он стоял поодаль от двух полицейских и человека в кремовом плаще «а-ля Коломбо». Понятное дело, они говорили по-немецки, причем обращались к бледной, как бумага, Соне. Герман услышал мои шаги, повернулся и успел мне ободряюще подмигнуть. Я слегка кивнула ему. Подумала почему-то: как полезно иногда заказывать в ресторане капусту! Если бы не этот случай, я не познакомилась бы с Германом.

После того, как Герман произнес несколько фраз обо мне (прозвучало мои имя и слово, похожее на «русс»), человек в плаще, вероятно инспектор, взглянул на меня с любопытством.

– Инспектор Крулль спрашивает у Софи, когда она в последний раз видела своего садовника, Уве Шолля, – перевел Герман.

– И что она отвечает? – Я вся напряглась.

И тут я поймала взгляд Сони. Она словно умоляла меня молчать. Хотя можно было и не умолять…

– Она говорит, что видела его в последний раз несколько дней тому назад, в домике для садовника – он спал мертвецким сном. Ты можешь это подтвердить?

– Могу. Он пил, Соня сказала мне – она ужасно сожалеет о том, что приняла его на работу. Что он не выполняет своих обязанностей и создается такое впечатление, будто он просто нашел теплое место с ночлегом и бесплатной кормежкой. – Я подошла к ответу творчески.

Потом инспектор говорил довольно долго, отчего лицо Сони то и дело меняло выражение. Когда он закончил говорить, она смотрела на меня уже с выражением смертельного ужаса на лице.

– Что случилось, Герман? Что он такого ей сказал? – Мы с Германом стояли чуть поодаль от Сони, и я очень надеялась: то, что он переводит мне, до Сони все-таки не долетает.

– Он сказал, что у него имеются сведения, полученные от непосредственного свидетеля, который… которая утверждает, что садовник замерз в морозильной камере. И что узнала она об этом от тебя, Наташа, – приглушенным голосом переводил Герман.