Тринадцатая сказка

Солнце исчезло, и я поспешила спрятать фотоаппарат, предохраняя его от сырости. Когда я снова взглянула в ту сторону, дети, держась за руки, уже проходили изгиб аллеи и приближались к воротам усадьбы. Одинаково одетые, они шли в ногу, и края их длинных макинтошей развевались на ветру, так что издали казалось, будто они скользят над самой землей, готовые вот-вот подняться ввысь и улететь.

«ДЖЕН ЭЙР» И ПЛАМЯ ПЕЧИ

По возвращении в Йоркшир я так и не узнала причину моей кратковременной ссылки. Джудит приветствовала меня смущенной улыбкой. Серость этих дней проникла и под ее кожу, собралась в тенях под ее глазами. Она пошире раздвинула портьеры в моей комнате, открыв дополнительный доступ свету, но это мало что изменило.

— Проклятая погода! — в сердцах воскликнула она, и мне показалось, что ее терпение уже достигло предела.

Эти дни тянулись, как вечность. Ночная тьма сменялась сумерками, которые трудно было назвать днем; тяжелые тучи висели низко над землей; мы постепенно теряли чувство времени. Однажды мисс Винтер с опозданием явилась на очередную встречу в библиотеке. Она была очень бледна; глаза ее потемнели — я посчитала это следствием только что перенесенного очередного приступа.

— Я предлагаю сделать график наших свиданий более гибким, — сказала она, занимая свое обычное место в круге света.

— Как вам будет удобно, — сказала я.

Из разговора с доктором я знала о ее тяжелых бессонных ночах и научилась определять по ее виду, когда эффект от обезболивающего начинает ослабевать или когда оно еще не начало действовать в полную силу. Мы условились: впредь, вместо того чтобы каждое утро к девяти часам приходить в библиотеку, я буду ждать у себя в комнате стук в дверь как сигнал, что мисс Винтер готова к встрече.

В последующие дни стук раздавался между девятью и девятью. Потом мы стали встречаться позже. А когда доктор опять изменил дозировку, она стала звать меня рано утром, до при этом наши беседы стали менее продолжительными. Затем мы перешли к двум-трем встречам в день по ее усмотрению. Порой это происходило в периоды облегчения, и тогда рассказ мог быть долгим и обстоятельным. А иногда она звала меня непосредственно во время приступов, и тогда рассказывание историй играло роль анестезирующего средства.

Прекращение регулярных встреч в девять утра окончательно выбило меня из временного режима. Я выслушивала ее историю, я записывала ее историю, я видела ее историю во сне, а когда я просыпалась, ее история служила постоянным фоном для моих мыслей. Это было все равно что жить внутри книги. Я не вылезала из истории даже в моменты приема пищи, поскольку обычно ела приносимые Джудит блюда за столом в своей комнате, не отрываясь от записей. Овсяная каша означала, что сейчас утро; суп и салат означали середину дня, а бифштекс или мясной пирог — вечер. Помню, как однажды я озадачилась при виде тарелки с яичницей. Какое время суток она означала? Так это и не выяснив, я проглотила несколько кусочков и отодвинула тарелку в сторону.

На протяжении этого неопределенно долгого периода времени произошло несколько событий, не имевших прямого отношения к истории мисс Винтер, но при этом заслуживающих упоминания.

Вот одно из них.

Как-то раз я пришла в библиотеку с намерением взять «Джен Эйр» и обнаружила здесь целую полку, заставленную разными изданиями этого романа. Передо мной была коллекция фанатика: тут попадались и дешевые современные издания, не имевшие никакой букинистической ценности, и издания столь редкие, что я затруднялась даже приблизительно определить их возможную стоимость, а также множество книг, находившихся в ценовом промежутке между этими двумя крайностями. Та книга, которую я начала листать, была из категории «середнячков»: качественное, но не особо редкое издание конца девятнадцатого века. Когда я ее просматривала, в библиотеке появилась мисс Винтер, сопровождаемая Джудит, которая помогла ей пересесть из инвалидной коляски в кресло перед камином.

Когда Джудит вышла, мисс Винтер поинтересовалась:

— Что вы читаете?

— «Джен Эйр».

— Вам нравится этот роман?

— Очень. А вам?

— Мне тоже.

Я заметила, что она дрожит.

— Может, подбросить еще дров, чтобы вам было теплее? Она прикрыла веки, видимо пережидая прокатившуюся по телу волну боли.

— Да, пожалуйста.

Когда огонь в камине разгорелся вовсю, она сказала:

— Вы сейчас не очень заняты? Присядьте, Маргарет.

После минутной паузы она заговорила вновь:

— Представьте себе ленту конвейера — очень длинного конвейера, а в конце его огромную пылающую печь. И на этой ленте лежат книги. Все ваши любимые книги — все экземпляры этих книг, какие только есть в этом мире. Рядами и штабелями. «Джен Эйр», «Вильетт», «Женщина в белом»…

— «Миддлмарч», — подкинула я.