Тринадцатый череп

– Послушай, Адольф, – так же спокойно отвечал Тот. – Прежде всего я бы не хотел, чтобы ты рассматривал мои слова как критику. Смотри на это как на заботливые предостережения и призыв подумать еще раз. Критику всегда тянет опровергнуть и найти контраргументы реальные или выдуманные. А мне во имя твоего блестящего будущего хочется, чтобы ты не занимался судорожно поиском контраргументов моим словам, а обдумал их и проанализировал как следует и принял решение более взвешенное. Честно тебе скажу, я и сам не знаю толком, как оно все сложится, если ты вступишь в войну. Не стоит думать только о победе. Время может все изменить, в том числе и степень твоей силы. Прав был твой друг Гиммлер в том, когда говорил, что будущее может зависеть еще и от нас, и от наших действий. А аргументы у меня в запасе остались вот какие. Вот ты говоришь, что несильно веришь в библейские предания и пророчества и тебе не важно, этим копьем был распят Иисус или нет. Мы здесь сейчас одни, и нас никто не слышит. И ты прекрасно знаешь, что я никому не передам наш разговор. Поэтому, Адольф, сознайся мне честно, ведь не настолько же абсолютно ты не веришь в легенды и пророчества? Ну, давай сознайся, что не до такой степени тебе на это наплевать!

– Ой, Тот, вот ты любитель в душу без мыла залезть к кому-нибудь! Нет, даже не любитель, а профессионал, – явно мялся Гитлер с ответом. – Ну, хорошо, скажу тебе, как родному. В какой-то степени для меня важно, подлинное мое копье или нет. И не обращать внимания на легенды с предсказаниями я не могу себе позволить. Но все же намного важнее для меня, что думает народ о могуществе обладателя этого копья и о признании моего права вершить историю.

– Отлично, Адольф! Я знал, что ты не будешь мне врать и скажешь, что в твоей душе, – обрадованно ответил Тот, понимая, что имеет все шансы развернуть разговор в удобное для него русло. – Вот что меня здесь беспокоит. Ведь теологи всего мира и по сей день спорят о значении Святого Копья. Римский сотник Гай Кассий Лонгин нанес им распятому Христу удар милосердия. Нарушил он тем самым волю Господа или, наоборот, исполнил ее? Поэтому и появилось поверье, что обладатель Копья может выбрать между добром и злом. И ты ведь, Адольф, прекрасно знаешь про эту легенду. Кто знает, может быть, это последний шанс нам с тобой одуматься и изменить принятое тобой решение развязать войну.

– Тот, ну ты скажешь тоже! – ответил фюрер, явно задетый словами Тота. – Допустим, даже если ты прав. Но ведь все мои приближенные, в том числе и пройдоха Гиммлер, знают о том, какое решение я принял, и поддерживают меня. Случись мне сейчас передумать, для них это будет сигнал, что их фюрер сомневается, их фюрер боится, их фюрер – вовсе не такой могущественный фюрер. Как минимум они начнут меньше меня бояться. А как максимум подозрения в моей слабости вскоре попросту расшатают мою власть. Нет, Тот, поздно уже сомневаться. И вообще, где ты раньше был со своими опасениями? Почему только сейчас вдруг свалился на голову вместе с твоим предстартовым мандражом и нытьем? Еще с утра тебя ничего не беспокоило на этот счет!

– Адольф, ну ты же знаешь, помимо тебя, у меня своих забот выше крыши, – немного испуганно отвечал Тот, снова опасаясь, что фюрер может заподозрить, что он – вовсе и не тот, кто с ним завтракал менее суток назад. – Не всегда есть время более глубоко задуматься именно над твоими проблемами. Не суди меня строго. Тебе ли не понять мою занятость. Опасения твои, что подумает свита в случае отмены спланированного вторжения в Польшу, мне понятны. Но и ты не пори горячку именно из-за этого. Адольф, ведь неизвестно, что более достойно могущественного мессии и является реальной демонстрацией его величия: упрямо не отступать от уже принятого решения или найти в себе силу, чтобы отменить уже принятое решение, не боясь, что другие воспримут это как слабость. Я считаю, именно второй путь является истинным качеством великого правителя. Хотя бы потому, что он намного труднее.