Тринадцатый странник

Я подскочила, чувствуя, как колотится сердце от внезапной догадки. Черт! Ландар художник. Он прежде всего — художник…

Из комнаты я выскочила, забыв про больную ногу, и к дверям мастерской почти подлетела. Дыхание царапало легкие, сердце стучало набатом, а в голове билась лишь одна мысль: ошибаюсь?

Дверь услужливо распахнулась, и я ринулась к ближайшему полотну, накрытому холстом. Глотнула воздух. И резко сдернула ткань.

Сердце пропустило удар. Замерло.

На меня смотрела… девушка. И любой другой человек сказал бы, что это я. Взгляд скользил по таким знакомым чертам — глаза насыщенного бирюзового цвета, высокие скулы, нижняя губа чуть пухлее верхней. Еще могли бы сказать, что художник не только безумно талантлив, но и влюблен, что он украсил портрет, добавив деталей, которых нет у оригинала. Например, у меня никогда не было таких кос — длинных, до самой поясницы, цвета лунного серебра. И моя кожа никогда не была такой снежно-белой, она чуть смуглая, наследство от бабушки — итальянки. У меня нет родинки на правой щеке. И на моих губах никогда не блуждала столь нежная улыбка, я чаще хмыкаю, а смеюсь дерзко, с насмешкой…

Дальше взгляд цеплялся за зелень платья, за камею на шее и общий антураж — несовременный, относящийся примерно к девятнадцатому веку. Но это все уже было неважно. Я увидела главное.

Это не я.

Но она была просто безумно на меня похожа. Вернее, я на нее. Потому что наверняка я сейчас смотрела на Норию.

Внутри что-то перевернулось, и я, вздрогнув, дернула следующее полотно. Нория в красном платье, на шее — колье с рубинами. Дальше… Нория на черной лошади. Нория на белом мехе покрывала. Нория у пруда, у камина, у резного столика! Нория, Нория, Нория! Она смотрела со всех полотен — неизвестная мне девушка, чье имя нельзя произносить. Нория улыбалась, хмурилась, размышляла… Почти живая на этих портретах. Та, чьи черты Ландар искал во мне…

Силы внезапно оставили, и я рухнула на пол, в груду сорванных тряпок, что больше не скрывали холсты. Значит, я даже не ищейка, я — замена. Суррогат, призванный заменить ту, которую князь, очевидно, любил. Или любит?

Обвела взглядом мастерскую. Выходит, он забрал меня, уничтожил мою жизнь и семью не потому, что я была видящей. Когда-то я задавалась этим вопросом. Ведь у многих одаренных есть семьи. Никто не убивает их родных, не уничтожает и не подстраивает аварии. Я думала, что дело в моем даре видящей. А теперь поняла — нет. В тот день, в церкви Пресвятой Девы, Ландар увидел возрожденную Норию.

Ему не было дела до меня настоящей. Он лишь хотел создать подобие той, которую когда-то любил. И ему не нужны были родственники, напоминающие о том, что я лишь подделка.

И черт, это было больно. Да, я хотела освободиться, да, я не любила князя, но черт! Понимать, что он все это время видел во мне лишь чужое отражение? Изломанное, ненастоящее, несовершенное? Как в зеркальных осколках над его кроватью. И так старался создать меня, сделать другой. Сделать Норией. А я была лишь Дианой.

Да. Это больно.

Осознавать себя даже не вещью — заменой, подделкой, копией. Ужасающее чувство.

Я смотрела на стеклянный потолок и вспоминала тот день, когда Ландар брал меня в этой мастерской. Как целовал, как ласкал, как заставлял стонать. Как хрипел от наслаждения сам. И все это среди сотен портретов другой женщины. Стало противно настолько, что захотелось вылить здесь пару канистр бензина и поджечь. Да, я не идеальна. Наверное, я даже не очень смела и решительна, слишком часто ошибаюсь. Во мне мало героического, я самая обычная девушка, которой достался необычный дар. Но, черт возьми! Я достойна хотя бы того, чтобы мужчина видел во мне — меня! Меня! Неидеальную, несмелую, негероическую! А еще чертовски обозленную. Мне надоело быть хорошей, надоело молчать. Значит, князь нашел себе замену обожаемой Нории? О, я покажу ему разницу! Вовек не забудет!

— Ничего личного, Нория, — бросила я портретам.

Решительно поднявшись, я схватила самую большую кисть, что смогла найти, и краски. Мстительно улыбнулась и приступила к работе. Времени ушло достаточно, я дико устала. Оказывается, портить чужие творения ужасно тяжелое занятие. Красок я не жалела, в конце концов, у Ландара их не счесть. Зато, когда закончила, мои губы сами растянулись в довольной улыбке, и на душе стало значительно радостнее. С торжеством осмотрела свою работу — все портреты украсились яркими мазками, брызгами и кляксами. Лица Нории на холстах больше не было видно, а если и проглядывало, то я дополнила портреты очаровательными усиками, бородами и прочими атрибутами. Я старалась не думать о том, как меня будут закапывать за мои художества, все это — потом, а сейчас мне было весело, я расхохоталась в голос, вырисовывая особо яркие детали. Еще час понадобился на то, чтобы накрыть все полотна холстинами, так что мастерскую я покидала усталая, но с чувством выполненного долга.