Трисвечница

– Вот что, Елизавета, не убивайся по маменьке своей, придет время, и вы встретитесь, – сказал назидательно и в то же время тепло Григорий, садясь на нашу старую лавку, – в небесных обителях встретитесь. И вот что еще… Ты хотела с Анисьей Петри-ной познакомиться? Знакомься. – И старец подтолкнул вперед робко стоявшую за ним крупную девушку.

– Анися, – тихо промолвила она.

– Лиза, – ответила я пусто и грустно.

– Ну вот и хорошо, вот и познакомились, – сказал Григорий.

Пред трапезой мы помолились об упокоении души рабы Божией Акулины. Вечная память, вечный покой…

За трапезой говорили мало, в основном Григорий. Гости смотрели на старца с благоговением. Он приметил это и сказал:

– Что вы на меня глазеете, как зайцы на морковку? Я невкусный. Кожа как кора у дуба, борода как проволока. Чего вы во мне нашли?

– Как же, батюшка? – робко промолвила длинненькая, похожая на щуку Варвара Шапкина. – Дух в вас есть Божий…

«Вот тебе и щука, – подумала я. – Ни разу таких слов от нее не слышала».

– Дух во всех людях есть, – заговорил Григорий, обрисовав рукой нимб над своей светящейся от керосиновой лампы головой. – Отойдет он – и не станет человека. Человек живет, пока в нем Дух есть.

– Значит, Он от моей маменьки отошел? – встревоженно спросила я и отодвинула от себя миску с толстыми поминальными блинами.

– Отошел, вместе с ее душой отошел, – сказал Григорий и пододвинул ко мне миску, которую я отодвинула.

– И где теперь ее душа? Что с ней? – забеспокоилась я.

– Что с ней? – задумчиво почесал Григорий затылок. – Ну, первые три дня после смерти душа испытуется. Злые духи обличают ее в согрешениях и хотят скинуть во ад. А добрые Ангелы находят в ней добродетели и отгоняют злых духов. Так душа проходит через мытарства.

– Какие?

– Разные… Раньше мытари долги с людей собирали. Кто налог не оплатил, кто штраф какой… Вот и душу твоей маменьки сейчас мытарят. Спрашивают про долги перед Богом. А наш долг – заповеди Его исполнять. Ну вот… Спрашивают ее душу, не отказывалась ли она исполнять заповеди. «Нет, не отказывалась», – отвечает Богу душа твоей матушки. «Отказывалась, – кричат злые духи, – должна была не раздражаться, а сама раздражалась, должна была не гневаться, а гневалась. Пусть отдает долги. Пусть познает, что такое гнев да злость. Уж мы-то ей покажем!» – «Нет, лживые духи, – говорят им добрые Ангелы и машут своими крылышками, защищают, значит, душу твоей маменьки, и все повторяют: «Нет, нет, Акулина свои долги покаянием оплатила».

– Не помню, чтоб моя маменька злилась, – обиженно возразила я.

– Ну, это я так, к слову, – грустно улыбнулся отец Григорий. – Кто я такой, чтоб знать об участи загробной? Что же мы можем знать? Евангелие. А что в нем говорится? «Слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня на суд не приходит». Раба Божия Акулина веровала в Бога, слушала Христово слово и исполняла Его заповеди, потому ее душа мытарства легко пройдет. А мы ей поможем. Молитвами своими. Церковь поможет. Церковные молитвы сильней всех злых духов.

– А что будет с ее душой потом? – со страхом спросила я.

– Э-э… Думается мне, что после мытарств ей покажут несказанную красоту рая, а потом, на девятый день, ужас ада. На сороковой день определят место в Небесных обителях. Там она будет до кончины мира, до последнего определения о том, где будет находиться душа каждого усопшего – в раю или в аду.

Когда поминальная трапеза закончилась, гости разошлись. А Григорий, я и Аниська всю ночь читали Псалтырь по новопреставленной. Мы с Петриной даже поговорить не могли. Лишь на следующий день, за завтраком, узнали друг друга поближе.

Старец Григорий зачем-то ушел к Шапкиным, и мы сидели за столом вдвоем. Лицо у Анисьи было участливое. А глаза зоркие. И радостность какая-то в них светилась. «Надо же, – подумала я. – У нас поминки, а она чему-то радуется. Может, тому, что душа маменьки, как старец Григорий говорил, мытарства легко пройдет? Или это радость о Господе?»

– Как же ты попала к нам на поминки? Почему решила прийти? – стеснительно тихонько спросила я Аниську.

– Мне о твоей матушке и о тебе старцы давно рассказывали. И почивший Карпунин, и странники некоторые. А больше Григорий.

– И что же он говорил обо мне? – Я заерзала, подумав, что Григорий меня небось егозой называл.

– А то и говорил, что егоза ты!

Я захлопала глазами и надулась.

– Не обижайся, Лизонька, – взяв меня за руку, сказала Анисья, – Григорий с добром это говорил. Шутейно. Ты мне по его рассказам понравилась… А к матушке твоей он с большой любовью относился. Когда узнал, что она умерла, призвал меня и говорит: «Пойдем сиротиночку Лизку утешать. Будешь ей подружкой». Вот я и пришла. Ну что? Давай дружить?

Я оживилась:

– Давай. А ничего, что ты старше меня? На целых десять лет старше…

– Ну и что? Буду твоей старшей подружкой.

То, что на поминки старец Григорий пришел, уже было для меня утешением, а то, что он пришел с Анисьей, утешило вдвойне. Ведь девочек на нашем хуторке не было, и я играла только с мальчишками – Шапкиными да Зайцевыми. Мечтала о подруге так, что даже стихи втайне написала: