Трисвечница

– По ее жизни. Жила она так, как ты говорила. Христа ради ушла из дома. Ночевала где придется. То в глухом лесу, то в колючем стогу, то на голой стылой земле… Жила, как птицы, которые не сеют, не жнут, а кормит их Отец Небесный. Только кормилась-то она чем? Народ даже не знает, что Маша Конобеевская ела. У кого бы ни была в гостях – никогда ничего не ела. Аниська с ней долго странствовала и вместе с ней голодала. Все претерпела – и зной, и стужу. И ночевала где придется, порой прямо под открытым небом. Маша Большая называла Аниську Любаткой, ну это вроде как любимица. «Любатка, – говаривала странница, – сейчас ты цыпленочком за мной ходишь, а потом сама кур будешь водить». Потому-то Аниська и говорит, что у нее особый путь, не страннический. Маша Большая предсказала ей, что она будет за собой кур водить. Вот какой у нее путь.

– Она что, птичницей станет? – спросила я растерянно.

Авдотья широко улыбнулась:

– «Кур за собой водить» – значит женщин и девиц вести за собой. Вести по пути спасения души. К этому Марша Конобеевская Аниську в странствиях приуготовляла. К этому ее и старец Григорий приуготовляет.

«Вот так вот, – подумала я, – какая же она зоркая – носатая, лупатая бабулька. Что ж она ворчала: странники, мол, это бродяги?» И вдруг до меня дошло. Она проверяла, понимаю ли я страннический подвиг.

– Да… Молитвенник он, старец Григорий Томин, – продолжала между тем Авдотья.

– Расскажи о нем что знаешь, – попросила я.

– Чего тут рассказывать? – задумалась Авдотья, а потом встрепенулась: – А знаешь ли ты, Золушка, что он не Томин?

– Как так?

– По фамилии он Коныгин. Имя у его отца было Артамон, а народ звал его Тома. Потому Григория и прозвали – Томин. Прозорливый он, прозорливый. Был такой случай. Как-то возвращались с покоса двое ялтуновских мужиков. Решили зайти к нему. «Зайдем, поболтаем», – сказали они промеж собой. Когда подошли к дому старца, то увидели, что он стоит на пороге. В одной руке держит пустой стакан, в другой ложку. Положив ложку в стакан и как будто что-то перемешивая, он протянул мужикам этот стакан и говорит: «Нате, поболтайте!»

А однажды пришли к нему из странствий Маша Большая и Аниська Петри-на, стали рассказывать, где побывали, что видели. Старец слушал, перебивал и сам дополнял их рассказы. Спрашивал: «А вот об этом почему вы забыли рассказать? И вот об этом тоже…» И сам рассказывал о том, что они пропустили.

Григорий тоже когда-то странствовал, а потом поселился в селе Польное Ялтуново у Пелагеи Блохиной. У нее в саду домик небольшой есть. Там и живет старец вместе с Феодосией, которая домик этот в порядке держит. Некоторые насмехаются над ней: мол, молодых чурается, а со стариком живет. А на самом-то деле она у Григория вроде келейницы.

Жизнь Феня ведет подвижническую. Подолгу постится и молится. Григорий строг с Феней, ой, как строг… Она поначалу не выдерживала его строгости. Как-то ушла от Григория, а потом возвратилась. Стала благодушно терпеть его строгость. Познала великую пользу смирения, к которому Григорий своих стригачек приводит.

Я слушала Авдотью и диву давалась ее речи. Потом только узнала, что она образованная и работала когда-то учительницей в земской школе. Была стройной, красивой, а к старости чем-то заболела, раздалась в теле, нос и глаза у нее покрупнели, а ноги стали слабые, немощные. Только душевная доброта никуда не делась, так и осталась в сердце, только запрятанная, не каждому видная.

– А сколько у Григория стригачек и чему он их учит? – спросила я Авдотью.

– Молиться учит, поститься, толкует им Писание. Учит читать по-церковнославянски, петь песнопения духовные, канты. Из его стада многие девицы стали петь в церквах, на клиросе. А некоторые уставщицами стали. Других он на странничество благословляет, а есть и такие, которые замуж по его наказу выходят.

– А на что он Петриных благословил?

– Алексея на странноприимство, Анну на юродство. Про сестер Петриных говорит, что они стригачек под свои крылышки возьмут. А как-то дал он Анисье, Матроне и Агафье странный такой наказ: «Ни в каких бумагах не расписывайтесь, когда вас заставлять будут».

Помню, что это Авдотьино замечание ввело меня в задумчивость. В каких бумагах Петриным подписи надо будет ставить? Зачем? Кто их будет заставлять? И только после революции, когда начались гонения на верующих, все стало понятно. Старец Григорий научал сестер, как вести себя на допросах, после того как их арестуют.

Многие не понимали и других его слов, например: «В драку идти – волос не жалеть». Он так говорил, когда укорачивал ножницами волосы девицам своей общинки, и называл это возведением в стригачки. Авдотья сказывала, что он так делает, чтобы парни на его девиц не заглядывались. Это понятно. А при чем здесь драка?

Как-то разговорились мы об этом с Анисьей.

– Лиза, – сказала она, печально подперев рукой подбородок, – я же говорила – приходит время… Время приходит такое, что за имя Христово придется в драку лезть.