Тритон

— Твоя мама права. Всему свое время, Эмма. Мы поступим так, как и должны поступить прямо сейчас, а некоторые решения отложим на потом. Разве ты не согласна с этим, Эмма?

Эмма закусывает губу.

— Я думаю, да.

Налия встает.

—Тогда давайте отправляться в путь. У меня есть пара дел, которые нужно привести в порядок до отъезда. Я поменяю повязку Рейчел перед тем, как мы тронемся в дорогу. Мы сможем устроить ее на заднем сидении внедорожника Галена, обложив подушками.

Глава 9

Это один из тех моментов, когда жизнь кажется поставленной на паузу, а вселенная ударяет тебя осознанием происходящего, как обухом по голове. Это не просто осведомленность или сухие факты, которые ты можешь обсудить в обычном разговоре, вроде нашей беседы в мотеле, в окружении Галена, Рейны и Торафа. В окружении людей, у которых возможность отращивать хвост я приняла как должное. Конечно, мы говорили, что мама тоже одна из них. Но до этого момента, до всего этого — пожалуй, я в это так и не верила.

Даже когда Гален стоял у меня на кухне, обвиняя маму в том, что она мертвая принцесса рыб, я думала, сейчас нас ждет просто еще один неудобный разговор. В котором он попытается объяснить свою завуалированную шутку. "Вам придется многое объяснить, Налия". Ха-ха-ха.

Разговоры разговорами. Все, что мы делали — это говорили, до того как истинное осознание сбило с ног. Осознание того, что была все-таки скрытая шутка, и именно я была тем самым "но" в ней. На протяжении чертовых восемнадцати лет. И это жестоко. Просто жесть.

Но то были просто факты. Знания. Вроде тех, сколько метров в километре или какой город является столицей Китая. Факты без всяких эмоций. Я слышала, как она по телефону сообщает шефу, что берет отпуск; как бубнит мне об уплате коммунальных счетов и прочих вещах, которые я не должна забыть сделать дома. Словно она планирует отпуск или что-то вроде него.

Но вот это? Смотреть, как взмахи длинного серебристого хвоста позволяют ей двигаться в воде за нашим домом — без намека на неуклюжесть Натали Макинтош, жены-матери-медсестры, зато со всей грацией и отточенностью, ожидаемыми от Налии, потерянной принцессы Посейдона... Такое принятие реальности ничем не лучше размашистой пощечины.

И все, что я могу сделать — просто смотреть.

Растягиваясь и вращаясь, мама, кажется, рада сбросить человеческие ноги: уголки ее губ растянулись в удовольствии. Глядя на ее лицо, легко поверить, что превращение настолько приятно, как описывал Гален. Ее хвост порхает в контролируемой грации, отчего Гален и Рейна, почему-то, кажутся неопытными и неумелыми. Но величие этой картины портит майка, которая все еще надета на маме — та самая, что была на ней по пути домой, когда я, несмотря на все случившееся, все еще воспринимала ее просто как мою маму.

Она подплывает ко мне, а я жду ее, погрузив ноги в песок на мелководье, чтоб не болтаться в воде. Когда она подплывает, я изучаю каждую мелочь в ней, пытаясь осознать все и принять, но ее лицо — вот что затрагивает меня до глубины души. На нем нет ни нотки извинения. Вина — вот что было бы лучше всего, но извинение тоже подошло бы. Потому что с помощью своего хвоста, — дополнения ее тела, которое она скрывала от меня на протяжении восемнадцати лет, — она собирается унестись в сторону открытых вод Атлантики.

И она действительно чувствует себя хорошо.

— Сюрприз — шепчет мама, добираясь до меня.

— Думаешь? — самое неподходящее слово, чтобы начать это прощание. Я имею в виду, что мы в воде позади дома, в котором я выросла. Куда родители принесли меня после рождения, где она готовила мне "мусорный" омлет, где наказывала меня по разным причинам, важным и не очень.

Она смотрит на мои ноги.

— Выходит, у тебя нет плавника.

Я качаю головой. Это, похоже, подтверждает то, что она уже подозревала. Она серьезно смотрит на меня, с выражением "слушайся-своей-матери" в глазах.

— Эмма, — она хватает меня за плечи и тянет к себе.

Я вырываюсь из ее рук.

— Я не обнимаю незнакомцев.

Наверное, я веду себя как обиженный трехлетний ребенок, потому что Гален стрелой бросается к нам. Мама отмахивается от случайного кусочка водоросли, попавшего между нами, и снова обвивает меня руками. Гален смотрит на меня так, как будто он замышляет бросить все и обнять меня. Вообще-то, это мой любимый взгляд .

Но мне не нужно утешение сейчас. Больше того, мне не нужно, чтобы кто-то хотел утешить меня сейчас. Я хочу, чтобы все эти рвущиеся чувства остались при мне. Папа всегда говорил, что скрывать обиду — все равно, что проглотить яд и ожидать смерти от него кого-то другого. Я не хочу больше скрывать обиду. Я не хочу глотать яд.

— Я знаю, этого много, чтобы принять, — говорит Гален. Он не пытается прикоснуться ко мне, что я сейчас особенно ценю.

Гром подплывает сзади мамы и обнимает ее за плечи, — так обычно делают парочки, — и я не хочу, но я ненавижу это, ненавижу, ненавижу. Я понимаю, мне нужно сильнее стараться, чтобы стать той более взрослой собой.