Триумф и трагедия : Политический портрет И. В. Сталина : Книга 2. Часть 2

Когда сразу после войны военные доложили ему, что чехословацкое правительство намерено передать в дар СССР "Русский заграничный архив”, он распорядился организовать прием и просмотр документов фонда. Тот же Круглов доложил 3 января 1946 года, что под руководством НКВД в Москву доставлено 9 вагонов документов (архивы правительства Деникина, Петлюры, личные архивы Алексеева, Савинкова, Милюкова, Чернова, Брусилова и многих других русских деятелей)⁴⁹. Там были книги и материалы по истории Октябрьской социалистической революции и гражданской войны. Для приема документов привлекались специалисты из Академии наук — И. Никитинский, С. Богоявленский, И. Минц, С. Сутоцкий, но руководили всем этим и докладывали Сталину о содержании и дальнейшей судьбе архива высшие чины НКВД. Ряд документов надолго осел в его шкафах и сейфах. Например, в результате разбора "Русского заграничного архива” сотрудники НКВД обнаружили рукопись А.А. Брусилова, бывшего царского генерала, командующего Юго-Западным фронтом в первой мировой войне, который осуществил знаменитый прорыв, вошедший в историю как "брусиловский”. С 1920 года он служил в Красной Армии, был инспектором кавалерии РККА, состоял с 1924 года при РВС СССР для особо важных поручений. Рукопись "Мои воспоминания”, завершенная в 1925 году во время лечения в Карловых Варах (в следующем году Брусилов умер), явно не предназначалась для публикации в СССР.

В записке, приложенной к рукописи, Брусилов пишет: "…Ведь всем понятно, что в СССР я не мог бы ничего написать. Оставляю эти тетради на попечение дружественных людей за границей и прошу их не обнародовать вплоть до моей смерти… Если в Европе люди хотят спасти порядок, семью, отечество, — пусть поймут мою ошибку и не повторят ее. Наши политические партии спорили и ссорились, пока не погубили Россию!”⁵⁰

На этой записке лежит печать смятения патриота России, не сумевшего в свои 70 с лишним лет понять и принять революционный Октябрь. Для Сталина же эта записка стала еще одним "доказательством” его правоты в том, что касается недоверия к спецам.

Сталин мог все превратить в тайну. Даже переписные листы июля 1938 года, в которых указаны члены семей руководящей верхушки, принесли диктатору для рассмотрения. Сталин водил карандашом по спискам:

…Берия Нина Теймурадовна, грузинка, научный работник, сын Сергей, 14 лет.

Каганович Мария Марковна, дочь Майя и сын Юрий.

Ворошилова Екатерина Давыдовна.

Жемчужина Полина Семеновна; дочери Светлана Вячеславовна Молотова и Рита Ароновна Жемчужина.

Андреева — Дора Моисеевна Хазан, дочь Наталья Андреевна…

Красный карандаш Сталина ставил ему одному понятные галочки, "инвентаризировал” близких лиц из его окружения. Жирно подчеркнул фамилию собственного счетчика — Харитонов И.С. Секреты, тайны… Без них общество, которое он создавал, существовать не могло.

Вся жизнь Сталина окутана почти непроницаемой пеленой, похожей на саван. Он постоянно следил за всеми своими соратниками. Ни словом, ни делом тем ошибаться было нельзя. Стоило Н.А. Вознесенскому, способному на резкие и смелые суждения, где-то переступить невидимую грань дозволенного, как судьба его круто изменилась. Об этом соратники "вождя” хорошо знали. Берия регулярно докладывал о результатах наблюдений за окружением диктатора. Сталин в свою очередь следил за Берией, но эта информация не была столь полной. Содержание докладов было устным, а значит, и сверхтайным.

Сталин любил копаться в списках партийных, государственных, дипломатических, военных работников, оставляя нередко против отдельных фамилий одному ему понятные меты. Они могли означать избрание или неизбрание в ЦК, Верховный Совет, передвижение по вертикали или по горизонтали, а иногда и самое худшее. Причины, мотивы этих решений определялись, видимо, степенью личной преданности "вождю” и какими-то еще, только ему известными критериями.