Триумф и трагедия : Политический портрет И. В. Сталина : Книга 2. Часть 2

Ряд текущих вопросов (подготовка болгаро-югославского договора о дружбе, направление югославского авиаполка в Албанию, заявление Димитрова на пресс-конференции о принципиальной возможности создать в будущем федерацию или конфедерацию европейских народно-демократических государств), по которым с Москвой не посоветовались, вызвали гневную реакцию Сталина. Слава, власть, могущество затуманили ему разум. Не только у себя дома, но и среди своих союзников, считал диктатор, он может распоряжаться, как в собственной усадьбе. Глубинные корни конфликта — в политическом цинизме единовластия.

Сталин предложил провести советско-болгаро-югославскую встречу. Она состоялась 10 февраля 1948 года в Москве. Делегации возглавляли Сталин, Димитров и Кардель. От СССР в совещании участвовали несколько членов Политбюро — В.М. Молотов, Г.М. Маленков, А.А. Жданов, а также М.А. Суслов. Известные деятели входили в состав болгарской делегации — Т. Костов и В. Коларов; югославскую представляли М. Джилас и В. Бокарич. Сталин с самого начала в раздраженной форме выразил неудовольствие расхождениями по внешнеполитическим вопросам. Он квалифицировал некоторые шаги Болгарии и Югославии как "особую внешнеполитическую линию”. На заявления болгар и югославов, что для этих упреков нет оснований, что инкриминируемые им обвинения носят частный характер, Сталин вдруг выдвинул неожиданное предложение о необходимости создания федерации Болгарии и Югославии. Сталин, привыкший, что его пожелания в собственной стране всегда воспринимаются как решение, вдруг ясно почувствовал внутреннее сопротивление. И Димитров и Кардель, не отвергая в принципе возможности федерации, ответили, что для этого еще не созрели условия. Кардель заявил, что он не может высказать более определенного ответа до решения политического руководства страны. Сталин, привыкший повелевать во всех делах как Председатель ГКО или Верховный Главнокомандующий, пожалуй, впервые за многие годы встретил сопротивление… коммунистов! Это было неслыханно! Уже очень давно никто не возражал диктатору. Он совершенно не был готов к этому. Приступ глухой злобы требовал выхода.

Когда же Сталин узнал, что в Белграде решили не спешить с созданием федерации, рассматривать этот вопрос лишь в исторической перспективе, пришел в бешенство.

Милован Джилас, описывая встречу югославской и болгарской делегаций со Сталиным, вспоминал: Димитрову после его выступления "вождь” бросил:

— Ерунда! Вы зарвались, как комсомолец. Вы хотели удивить мир, как будто вы все еще секретарь Коминтерна. Вы и югославы ничего не сообщаете о своих делах, мы обо всем узнаем на улице — вы ставите нас перед свершившимися фактами!

Карделю Сталин, по существу, так и не дал выступить, прерывал его не менее злобно, хотя и менее оскорбительно, чем Димитрова:

— Ерунда! Расхождения есть, и глубокие! Что вы скажете насчет Албании? Вы нас вообще не проинформировали о вводе войск в Албанию!

Кардель возразил, что на это существовало согласие албанского правительства.

Сталин закричал:

— Это могло бы привести к серьезным международным осложнениям… Вы вообще не советуетесь. Это у вас не ошибки, а принцип — да, принцип!

Далее М. Джилас пишет: "Мы отбыли через три-четыре дня, — на заре нас отвезли на Внуковский аэродром и без всяких почестей запихнули в самолет…”⁹⁶

Встреча эта была мало похожа на диалог. Сталин сразу же хотел поставить собеседников на место, как республиканских секретарей своей страны.

Единовластие лишает человека элементарной самокритичности. Самосознание личности, которое, по Гегелю, освещает себя как бы изнутри и может в союзе с совестью быть судьей, у Сталина не способно было даже заронить малейшее сомнение в собственной неправоте. Сталин привык, что его боялись, безропотно подчинялись, со всем соглашались. И в этом случае он был уверен, что его слова-требования будут непременно приняты. И вдруг — отпор!

Последовали импульсивные санкции: отзыв советских военных советников из Югославии, резкое письмо Сталина и Молотова югославскому руководству. Тито подготовил взвешенный ответ, одобренный ЦК СКЮ. Он отвергал обвинение в недружественных действиях, в троцкизме. В нем, в частности, говорилось: "Как бы кто из нас ни любил страну социализма СССР, он не может ни в коем случае меньше любить свою страну, которая тоже строит социализм…” В мае пришел ответ из Москвы на 25 страницах. Сталин, известный своей выдержкой, способностью собраться, действовал спонтанно, без анализа реальной ситуации. Голос амбиции заглушил голос разума, а "органы” по инициативе Берии быстро собрали множество "фактов”, подтверждающих "отход”, "предательство” Тито и всего югославского руководства. Сталин еще не понял, что он потерпел первое чувствительное послевоенное поражение.