Триумвиры. Книга вторая

Однажды вольноотпущенник получил приказание из Сирии: «Немедленно разлучи Сальвия с Лицинией, а каким способом — сам придумай; можешь поссорить их, рассказав иберийцу, кто его жена. Убеди варвара, что женщина чуждого сословия не может быть сторонницей плебеев, а только врагом. И, когда Сальвий покинет ее, уговори Лицинию ехать с тобой в Сирию, но не упоминай, что она отправляется в мой лагерь. Такова воля богов».

Соглядатай принялся за дело. В таберне, где часто бывал Сальвий, он подсел к нему и стал беседовать о длинноязыких женщинах, которые нередко предают мужей не потому, что их не любят, а оттого, что принадлежат к иному сословию.

— К примеру, твоя жена, — говорил вольноотпущенник, подливая Сальвию вина. — Что ты знаешь об ее прошлом? Говоришь, дочь ветерана Суллы? Ха-ха-ха! Нет, она обманула тебя…

И он рассказал Сальвию об увлечении весталки одним из видных оптиматов, о наказании ее и таинственном спасении, о близких отношениях с Манлием (это была выдумка). Слушая, Сальвий бледнел от бешенства.

В этот день он много выпил и, возвратившись домой, кричал:

— Предательница… весталка… любовница нобиля — вот кто ты! И ты не сказала мне… ты…

Лициния поняла. С ужасом смотрела на Сальвия: «Кто сказал? Ведь прошло столько времени… Знает только он один. Он, соблазнитель…»

Вспомнила Катилину. Тогда смерть его вызвала в ее сердце острое сожаление: он спас ее от смерти! Но Красс, Красс… Когда слышала на улицах столицы от рабов и плебеев о борьбе его с Помпеем, странное желание взглянуть на него хотя бы краешком глаза охватывало ее. И однажды увидела его на форуме в тоге консулярного мужа: он обрюзг, поседел, потучнел, но глаза были те же — серые, ласковые, а толстая шея готова была, казалось, лопнуть от полнокровия. Глаза их встретились, но Красс не узнал ее.

Сальвий спал, разметавшись на ложе. Впервые он напился до бесчувствия, и Лициния, всхлипывая, упрекала себя, что скрыла от него свое прошлое.

Он проснулся ночью и долго не зажигал светильни, а когда вспыхнул яркий огонек, Лициния увидела чужие глаза, устремленные на нее, и задрожала от горя.

— Сальвий, — шепнула она, — я виновата… Но ведь я не знала тебя тогда…

— Патрицианка, госпожа — ха-ха-ха!

— Меня замуровали в каменном гробу, — всхлипнула она, — но спас от смерти Катилина!

Лицо Сальвия прояснилось.

— Катилина? Не лжешь? — выговорил он, задыхаясь.

— Сальвий, он боролся за нас… Он отправил меня к Манлию… там я встретилась с тобою…

Сальвий побагровел:

— Но в таберне говорят, что ты — предательница. Побледнев, она смотрела на иего дикими глазами.

— Ложь! И ты поверил, Сальвий? Вспомни, сколько лет мы боролись вместе, гы и я, каким опасности повергались, а ты… Как твой язык мог выговорить такое слово?!

Оиа зарыдала и, бросившись на пол, билась головой о доски.

— Госпожа, говоришь? Какая я госпожа? Такая же госпожа, как Клодий — господин! Разве он не из рода патрициев? А ты не подумал, что раб, оклеветавший меня, верный слуга нобилей?! О, Сальвий, Сальвий!

Ибериец молчал. Искоса поглядывая на нее, вспоминал Малу, боровшуюся рядом с Мульвием, и Лицинию, верную спутницу своей жизни, возглавлявшую женский отряд, когда Манлий шел на Рим. Стыд и раскаяние мучили его Заглянул ей в глаза.

«Разве лгут такие честные и преданные глаза?»

— Прости, жена, — шепнул он, обнимая ее. — Вино помутило мне разум… Но я люблю тебя и верю…

Вечером Сальвий отправился в таберну. С порога он увидел вольноотпущенника, сидевшего в обществе «волчиц». Две из них были лысые, беззубые старухи, а третья — полногрудая, нарумяненная молодая женщина с зазывными глазами, в туиике без рукавов. Простибулы пили вино, как воду, почти не пьянея, и соглядатай не отставал от них.

Сальвий сел за соседний стол и потребовал кружку вина.

— А, это ты, счастливый супруг весталки! — вскричал вольноотпущенник. — Как жаль, что ты не привел ее с собою!

— Помолчи, друг, — ответил Сальвий, едва сдерживаясь, — басни хороши для детей, когда их укачивают на ночь, а мужам пристала правда и доблесть!

— Но твоя жена…

— Ответь сперва: кто твой господин? И если он повелел тебе запятнать ложью честь моей жены, то скажи причину, и я отпущу тебя с миром!

Обнимая молодую «волчицу», соглядатай сказал:

— Слышишь, прекраснейшая, что говорит подвыпивший приятель? Он отпустит меня с миром! Ха-ха-ха!

Сальвий побледнел от ярости.

— Скажешь или нет? — угрожающе выговорил он.

— Нет у меня господина!

Сальвий привстал:

— Хочешь, я назову его имя, продажная скотина? Вольноотпущенник испуганно заморгал глазами, но «волчица» толкнула его локтем в бок:

— О боги! — вскричала она. — Наш герой, равный Геркулесу, испугался смуглого варвара и готов лизать ему пятки, подобно побитому псу. Стыдись!

— Стыдись, стыдись! — подхватили хриплыми голосами старухи.

— Молчите, простибулы!

Но женщины не унимались. К ним присоединились несколько воров и нищих, и вскоре пьяная толпа окружила Сальвия и вольноотпущенника.