Триумвиры революции

Переселение Неподкупного было тесно связано с делом Марсова поля. Вечером 17 июля 1791 года, когда гвардейцы Лафайета завершили свой гнусный "подвиг" и, разгоряченные кровью жертв, грозили Якобинскому клубу, якобинцы, окончив заседание, расходились по домам. Их провожали проклятьями и угрозами. В то время как преследуемый грубой бранью Робеспьер переходил улицу, какой-то человек схватил его за руку и увлек под кровлю своего дома. Это был столяр Морис Дюпле, якобинец и патриот. Он уговорил Неподкупного переждать у него эти бурные часы. Робеспьер согласился. Когда он захотел уйти, его стали горячо удерживать не только сам столяр, но и члены его семьи. Долго уговаривать не пришлось. Робеспьеру понравился скромный уклад жизни Дюпле, понравились люди, которые отнеслись к нему с вниманием и заботой. Так дом Дюпле сделался его домом, а семья, в которую он столь неожиданно вошел, стала его семьей.

Марат без труда нашел дом No 366. Пройдя широкий двор, он постучал. Дверь ему открыла высокая, стройная девушка. Это была одна из дочерей Дюпле, Элеонора, которую в народе окрестили "невестой Робеспьера". По узкой скрипучей лестнице Элеонора провела гостя на второй этаж. Робеспьер ждал его. Он слегка поклонился Марату и указал на грубо сколоченный стул.

Комната Робеспьера была подлинным пристанищем мыслителя-аскета: маленькая, тесная, почти лишенная мебели, она казалась настоящей конурой. Впрочем, Друга народа подобным удивить было невозможно. Он спокойно сел и приготовился к разговору.

Разговор поначалу не клеился, а затем пошел по неверному пути. Робеспьер как бы вскользь заметил:

- Вас упрекают в невоздержанности, и, нужно отдать справедливость, основания для упреков есть.

Марат вскочил.

- Что вы имеете в виду?

- Так, ничего особенного... Ваша деятельность заслуживает всяческих похвал, и в вашей газете проповедуются тысячи полезных истин, но вы сами ослабляете их резонанс.

- Каким образом?

- Вы слишком резки в суждениях и постоянно призываете к крайностям...

- К крайностям?

- Да, вроде, например, сотен отрубленных голов аристократов...

- Вы считаете это крайностью? Неужели бы вы предпочли, чтобы были убиты сотни патриотов, как это имело место на Марсовом поле?

На это Робеспьер не стал отвечать, и воцарилось неловкое молчание.

Через некоторое время Неподкупный попытался исправить дело:

- Я всегда полагал, что вас упрекают во многом напрасно. Ведь когда вы так упорно твердите о веревках и кинжалах, словно обагряя перо в крови врагов революции, это всего лишь риторические прикрасы, которые должны подчеркнуть главную мысль вашей статьи...

Тут Друг народа взорвался окончательно:

- Риторические прикрасы?.. Да подумайте, что вы говорите! Риторические прикрасы!.. Значит, вы изволите думать, будто все призывы мои не что иное, как слова, брошенные на ветер?..

И, не дожидаясь ответа своего собеседника, он разразился страстным монологом, длившимся не менее четверти часа. По мере того как Марат говорил, лицо Робеспьера бледнело все сильнее, и наконец его нельзя уже было отличить от цвета стены. Неподкупный молчал еще долго после того, как Марат закончил свою тираду. Наконец с видимым усилием он сказал:

- Однако мы отвлеклись. Вернемся же к вопросу, ради которого состоялась наша встреча, господин Марат.

- Охотно, господин Робеспьер, - как ни в чем не бывало ответил Марат.

...В конце концов они пришли к соглашению, результатом которого стала убийственная статья Марата против Бриссо и всей Жиронды, опубликованная несколько дней спустя в "Друге народа", статья, стоившая многих неприятных минут новым министрам и их сообщникам.

Да, теперь их били со всех сторон.

В Якобинском клубе их постоянно разоблачали Марат, Дантон, Демулен и другие демократы.

Но и монархия перестала с ними церемониться. Воодушевленные успехами войск коалиции, король и фельяны готовились преподнести Бриссо и его сообщникам весьма неприятный сюрприз.

Ведь двор согласился на союз с жирондистами и допустил их к власти только для того, чтобы лучше скрыть свои истинные цели. Министры-"патриоты" устраивали короля как временная мера, могущая успокоить общественное мнение и показать, что король готов на уступки революции. Но коль скоро планы реакционеров сбывались - а им казалось, что это так, - больше не было надобности играть в жмурки. И король, придравшись к первому подвернувшемуся предлогу, решил дать отставку своим кратковременным попутчикам.

13 июня министрам-"патриотам" указали на дверь. Король снова заменил их фельянами.

Падение жирондистских министров не могло не порадовать демократов. Они прекрасно поняли, какие выгоды можно извлечь из сложившейся ситуации. Отнюдь не помышляя о защите поверженных лидеров, демократы стремились открыть глаза народу на вероломство двора.