- Бунт?.. Бессмысленный бунт?.. И это говорите вы, Петион, столько лет боровшийся за права народа? Разве вы не понимаете, что иного выхода нет, что Ассамблея, на которую вы возлагаете надежды, давно превратилась в придаток двора?
Петион терял терпение:
- Я понимаю одно: если не остановить это безумие, оно охватит и ниспровергнет все. Начнется с низложения короля, а кончится уничтожением собственности. Подумайте, на что мы с вами будем нужны этой разнузданной черни, которая помышляет только о грабежах и пожарах!
Робеспьер не верил своим ушам. Неужели это правда? Неужели все честные люди теряют свою честность, едва их охватывает боязнь за свое положение и свой кошелек? Ведь год назад точно эти же слова изрекал Барнав, против которого тогда боролись они с Петионом!
- По-видимому, - холодно заметил Робеспьер, - мы с вами придерживаемся сейчас слишком разных точек зрения, и примирить их невозможно. Скажу вам одно: я не хочу помогать вашим новым друзьям. Впрочем, если бы даже мне и хотелось этого, я был бы бессилен...
Робеспьер подошел к окну.
- Взгляните на этих людей. Каждый из них в отдельности - клерк, поденщик, мастеровой, лавочник. Но все вместе они составляют суверенный народ. И это не пустые слова. Это разрушенная Бастилия, поникший деспотизм, это мы с вами и тысячи других, созданных революцией. И имейте в виду: кто идет одной дорогой с народом и кому народ верит, тот может стать депутатом Ассамблеи, парижским мэром, генералом или министром. Тот же, кто потеряет доверие народа, - лицо Неподкупного стало вдруг жестким, а в голосе его появились стальные нотки, - тот будет смят и уничтожен, как бы его ни звали: Людовик, Робеспьер или Петион...
Изумленный Петион во все глаза смотрел на человека, который всегда казался ему таким несложным и которого он, очевидно, никогда не понимал. Ему стало страшно. Он почувствовал, что пришел сюда зря и неизбежное все равно совершится.
Господин мэр не ошибся.
Вечером 4 августа в доме на улице Сент-Оноре, где проживал Робеспьер, собрался повстанческий комитет. Он вынес важное решение: штурм вековых твердынь был назначен на 10 августа.
С утра 9 августа Париж гудел, как потревоженный улей.
Демократы завершали подготовку к восстанию.
Жорж Дантон чуть свет отправился в Сент-Антуанское предместье, где вел переговоры с Сантером, одним из популярных вожаков революционного Парижа. Сантер вызвал секционные власти. После короткого совещания уполномоченные вернулись в свои секции и занялись снаряжением батальонов, подготовкой артиллерии, назначением ответственных лиц.
Готовился и двор.
На Карусельной площади несколькими линиями растянулись войска. Здесь были национальные гвардейцы, пешие и конные жандармы, отборные швейцарские части. У моста и вдоль стен Тюильри расставили одиннадцать орудий. Возле дворцовых ворот толпились "бывшие".
Между восемью и девятью вечера начали собираться секции. В одиннадцать секция Кенз-Вен постановила "приступить к немедленному спасению общего дела...".
Дантон, намаявшийся за день, отдыхал у себя на квартире. Ровно в одиннадцать он вышел из дому и отправился в свою секцию. Здесь, в Клубе кордельеров, он выступил с короткой, но страстной речью, призывая к восстанию.
Около двенадцати кордельеры ударили в набатный колокол. Тотчас же набат зазвучал по всему Сент-Антуанскому предместью.
Восстание началось.
В два часа ночи Дантон был в ратуше. Там в это время происходили весьма важные дела. Комиссары двадцати восьми секций, собравшиеся на Гревской площади, провозгласили себя "Революционной Парижской коммуной десятого августа". Эта повстанческая Коммуна вначале заседала одновременно со старым муниципалитетом, а затем заставила его уступить себе место. Под утро новая Коммуна пополнила свой состав за счет ряда видных демократов: дополнительно были избраны Робеспьер, Колло д'Эрбуа, Эбер, Паш и многие другие.
Дантон взял на себя инициативу в важнейшем вопросе: он вызвал для объяснений главнокомандующего национальной гвардией, офицера-роялиста Манда, руководившего обороной Тюильрийского дворца. Манд, не зная о переменах, которые произошли в составе Коммуны, после двукратного вызова явился. Дантон допросил его, обличил в контрреволюционных действиях и отправил в тюрьму. Когда Манд спускался с крыльца ратуши, кто-то убил его выстрелом из пистолета.
Устранение главнокомандующего и смена руководства национальной гвардии привели к тому, что двор потерял контроль над большей частью вооруженных сил. Это помогло народным агитаторам перетянуть на свою сторону и те отряды национальных гвардейцев, которые поначалу, верные воинской дисциплине, думали защищать Тюильри.