Трое из океана

Исповедь «ди-пи»

— Разрешите, товарищ полковник?

— Да, да.

На пороге кабинета Лазарева появился рослый милиционер. До отказа перетянутый широким кожаным ремнем, с выпуклой грудью, богатырь прошел к столу, обходя ковровую дорожку из опасения наследить на ней, вытянулся по стойке «смирно».

— Садитесь.

Сержант милиции осторожно присел на краешек стула.

— Ваша фамилия?

— Кондратенко, товарищ полковник! — вскакивая со стула, отрапортовал милиционер.

— Садитесь, садитесь, товарищ сержант. Рассказывайте все по порядку.

— Так что стою я, товарищ полковник, на посту, на улице Карла Маркса…

Кондратенко подробно доложил Лазареву о происшествии, которое привело его в стены управления КГБ, вручил полковнику саквояж Михайлы.

Допрос лазутчика начался в кабинете Яковлева. Допрашивал полковник Лазарев. Майор записывал показания, для полной гарантии включив магнитофон. Михайла сидел посреди кабинета, ярко освещенный настольной лампой.

Да, он американский шпион. Подлинное имя — Адам Дашкевич. Но пусть гражданин следователь отметит в протоколе, что он добровольно сдался советским властям! Родом из Сморгони. Летом 1944 года отец-полицай, когда войска 3-го Белорусского фронта приближались к Молодечно, бежал из Белоруссии в Германию и вскоре же погиб в автомобильной катастрофе.

Да, он обучался в разведывательной школе в Кауфбейрене, но дал подписку работать на Си-Ай-Си только после того, как прошел все круги ада: сначала в лагере для «ди-пи» — перемещенных лиц — около Шпрендлингена, потом подметалой в цирке Вюрцбурга и, наконец, белым рабом на банановых плантациях в Гватемале.

Да, он заброшен из Японии на подводной лодке, но единственное, что поддерживало его все последние дни, была надежда порвать с Николаем Ивановичем и Аро, скрыться от них, начать новую, честную жизнь. И сейчас он готов указать, где закопал рацию, сообщить о благополучном приезде, описать внешность своих сообщников, опознать их, когда они будут схвачены (если они еще не в руках гражданина полковника), подробно рассказать о приметах места, где закопаны скафандры и другое снаряжение. Он виноват, пусть его накажут. Но он очень просит гражданина полковника сохранить ему жизнь. Видит бог, он не враг своего народа, он просто глубоко несчастный человек, щепка в руках безжалостной судьбы.

Лазарев дал выговориться Дашкевичу до конца, не перебивая горячечный поток слов ни единым вопросом. Многолетним опыт работы в органах госбезопасности приобретенная интуиция подсказывали полковнику, что этот едва сдерживающий рыдания белорус не лжет что он сломлен до конца, готов на все ради возвращения к жизни.

Дашкевич умолк. Смигивая слезы, с робкой надеждой во взгляде, он с замиранием сердца ждал, что скажет ему суровый кряжистый полковник. В комнате стало так тихо, что отчетливо слышалось поскрипывание пера: Яковлев дописывал последнюю фразу.

— Куда направлялась ваша группа? — спросил Лазарев. — С каким заданием? Вы не сказали самого главного.

— Не знаю. Перед отправкой мне приказали только выполнять любые распоряжения Николая Ивановича.

— Послушайте, Дашкевич, — сердито повернулся на стуле Лазарев, — если вы думаете…

— Господом богом клянусь, гражданин полковник, — для большей убедительности крестясь, перебил Лазарева Адам Дашкевич, — не знаю. Если бы я знал!.. Николай Иванович ни словом не обмолвился, куда, зачем нас послали. Голову даю наотрез — этого и Аро не знает. Мне приказано только передать радиограмму о приезде группы в Хабаровск, на несколько дней поступить тут на работу, получить хабаровскую прописку, а потом явиться к Аро.

— Хорошо. В таком случае: где вам назначена явка для встречи с Аро?

— В Н.

Дашкевич назвал крупный город в Сибири.

— Где? — невольно переспросил Лазарев. Несмотря на всю свою выдержку, он изменился в лице. Яковлев положил авторучку и бросил быстрый укоризненный взгляд на своего начальника.

— Да, в Н., — подтвердил Адам Дашкевич. — Там каждое четное число, с десяти до двенадцати часов дня сидеть на привокзальной площади. Можно подходить к ларькам, киоскам, но опять возвращаться на скамейку. Если я буду находиться под контролем чекистов, то обязан завязать уши шапки наверху тесемкой. Ко мне подойдет Аро и передаст новые распоряжения Николая Ивановича.

— Это все?

— Да.

— Когда выходите на связь с центром?

— Ежедневно в двадцать два по Гринвичу.

Допрос закончился лишь глубокой ночью. Лазарев нажал кнопку звонка:

— Уведите задержанного.

Едва за Дашкевичем закрылась дверь, Лазарев снова возбужденно заговорил, обращаясь к майору:

— Вызовите Москву. Немедленно.

— Вы верите Дашкевичу? — скептически поджал губы Яковлев.

— Да, — убежденно ответил Лазарев. — По крайней мере, в главном. Это еще один из тех запуганных россказнями о «зверствах красных», вконец запутавшихся людей, которых вражеская разведка засылает в нашу страну.

— А не провокация ли это? — настаивал майор. — Вы не допускаете мысли, что сдача Дашкевича — заранее разработанный хитрый ход в игре? Нам подсовывают пешку, чтобы направить по ложному следу, выиграть время!