Трое в лодке (не считая собаки)

Монморанси приветствовал такой компромисс с большим одобрением. Он не вожделеет романтического одиночества, нет. Ему подавай что-нибудь шумное, и если это немного вульгарно, тем веселее. Посмотреть на Монморанси — попросту ангел, которого ниспослали на землю по каким-то причинам, сокрытым от человечества, в образе маленького фокстерьера. Есть в нем что-то такое, этакое «ах-как-порочен-сей-мир-и-как-хотел-бы-я-что-нибудь-сделать-чтобы-он-стал-лучше-и-благороднее», которое, были случаи, вызывало слезы у благочестивых леди и джентльменов.

Когда он впервые перешел на мое иждивение, я даже не думал, что мне удастся сохранить его под своим кровом надолго. Бывало, я сидел и смотрел на него, а он сидел на коврике и смотрел на меня, и я думал: «О! Этот пес не жилец на свете. Он будет вознесен к сияющим небесам в колеснице. Да, так оно с ним и будет».

Правда, когда я заплатил за дюжину цыплят, лишенных им жизни; когда я вытащил его, рычащего и брыкающегося, за шкирку из ста четырнадцати уличных драк; когда некая разъяренная особа, заклеймившая меня убийцей, предъявила мне для осмотра мертвую кошку; когда сосед соседа подал на меня в суд за то, что я не держу на привязи злую собаку (которая загнала его в собственный же сарай с садовыми инструментами, причем целых два часа, холодной ночью, он не смел высунуть носа за дверь); когда я узнал, что садовник, от меня же втайне, выиграл тридцать шиллингов, поспорив, сколько крыс Монморанси прикончит за определенное время, — тогда я стал думать, что, может быть, в этом мире ему все же позволят несколько задержаться.

Околачиваться по конюшням, собирать шайки самых отпетых псов со всего города, водить их за собой по всяким трущобам, чтобы затевать драки с другими отпетыми псами, — вот что такое идея «жизни» по представлениям Монморанси. Так что, как было сказано, предложение про отели, гостиницы и постоялые дворы он встретил с самым горячим одобрением.

Разрешив таким образом вопрос о ночлеге к удовлетворению всех четверых, нам оставалось обсудить только одно: что мы с собой возьмем. Мы начали спорить, но Гаррис сказал, что на сегодня элоквенций с него достаточно, и предложил выйти опрокинуть стаканчик, заметив, что нашел некое место, «тут через угол», где можно найти глоток ирландского виски, которое «стоит того».

Джордж сказал, что его мучит жажда (не помню, когда бы она его не мучила); и так как я сам чувствовал, что немного подогретого виски с ломтиком лимона в моем состоянии не помешает, прения, с общей санкции, были перенесены на завтрашний вечер. Собрание надело шляпы и вышло на улицу.

ГЛАВА III

^{План разрабатывается. — Метод работы Гарриса. — Как почтенный отец семейства вешает картину. — Джордж делает благоразумное замечание. — Прелести купания ранним утром. — Приготовления на случай, если мы перевернемся.}

Итак, на другой вечер мы собрались снова, чтобы довести до ума наши планы. Гаррис сказал:

— Значит так. Сначала нужно решить, что мы с собой берем. Джей, тащи-ка листок бумаги и записывай, а ты, Джордж, раздобудь прейскурант продуктовой лавки. И еще, кто-нибудь дайте мне карандаш. Я буду составлять список.

Вот он, весь Гаррис. Готов с охотой взять бремя чего угодно — чтобы взвалить его на чужие плечи.

Мне Гаррис всегда напоминает бедного моего дядюшку Поджера. Вам в жизни не увидать такой кутерьмы, на весь дом, когда мой дядюшка Поджер берется за какую-нибудь работу. Привезут, например, от багетчика в новой раме картину и поставят в столовой. Тетушка Поджер спросит, что с ней делать, а дядюшка Поджер ответит:

— Ну это уж предоставьте мне. Пусть никто, слышите, никто об этом не беспокоится. Я все сделаю сам.

Дядюшка Поджер снимет пиджак и возьмется за дело. Он пошлет горничную купить на шесть пенсов гвоздей, а следом за ней — одного из мальчишек, сообщить, какого размера нужны гвозди. Постепенно он разойдется и заведет весь дом.

— Теперь, Уилл, сбегай за молотком! — закричит он. — А ты, Том, тащи линейку; еще мне нужна стремянка, а заодно лучше и табуретка; и — Джим! — сбегай к мистеру Гогглзу и скажи ему: папа, мол, кланяется и спрашивает, как ваша нога, и просит одолжить ватерпас. А ты, Мария, не уходи: мне нужно, чтобы кто-нибудь посветил; а когда горничная вернется, пусть снова сбегает за мотком шнура; и — Том! — где Том? — Том, давай-ка сюда, ты подашь мне картину.

Затем он поднимет картину и уронит ее. Картина вывалится из рамы, дядюшка попытается спасти стекло, порежется и будет скакать по комнате в поисках носового платка. Платка ему не найти; платок лежит в кармане пиджака, который дядюшка Поджер снял, а куда подевался пиджак, ему неизвестно. И всему дому придется бросить поиски инструментов и пуститься на поиски пиджака, в то время как дядюшка будет плясать вокруг и мешать всем и каждому.