Трофейщик-2. На мушке у «ангелов»

Игнатьев посмотрел на Тусклого. Тот так и продолжал сидеть с угрюмым видом, не реагируя на новости.

— Слушай, Миша, знаешь что? Мне надоело! Шеф тебе поручил это дело, в конце концов, а все делаем мы с Брюсом. Может быть, ты соизволишь оторвать жопу от стула, наконец?

— Прямо сейчас? — Михаил прищурился. — Чего тебе от меня надо? Пошли вы все! — Он достал сигарету и отвернулся.

— Нервы тебе полечить нужно, вот что, Миша. Как ты дальше-то работать собираешься?

— Не знаю. Может быть, мы заедем пожрем где-нибудь? Есть в этой деревне ресторан какой-нибудь или нет? Или мы должны голодными по всей Америке колесить?

Пока они ждали заказанный обед в ближайшем китайском ресторане, Михаил не проронил ни слова. Рахманинов не понимал сам, что с ним происходит. Хотелось послать к черту своих помощников, кто бы они ни были: полицейские, киллеры, бывшие следователи, — всех послать, выйти из тесного ресторана и остаться в этом городе — таком же, как тысячи микроскопических городков в Америке, ничем друг от друга, кроме названий, не отличающихся. Супермаркет, церковь, Мэйн-стрит обязательно — главная улица, как же! — порой только из нее и состоит весь город, а она все равно — Мэйн-стрит, хоть и единственная. Купить здесь дом — его средства позволяли это, — устроиться на службу… Куда угодно, хоть вот в эту паршивую газетенку… Или вообще не работать… Если бы не дружище Мясницкий, подсуропивший в свое время работенку… Он всегда оправдывал себя, что вот заработает еще немного деньжат и уйдет, бросит этот грязный бизнес, который и бизнесом-то назвать нельзя — чистый криминал, без дураков. Любому ясно. Это все — мысли и слова о том, что будет чуть позже, когда он наберет нужную сумму, — это все отговорки. Он же не мальчик, он еще в России давным-давно понял, что денег много не бывает, что их всегда не хватает, а уж о той простой вещи, что ввязавшийся в криминал из него по своей воле не уходит, кто-кто, а уж он-то прекрасно был осведомлен… Настроение его продолжало падать, хотя он сам удивлялся, куда же еще. После того как на его глазах застрелили этого полицейского — Таккера, в своем же доме, он думал, что депрессия, охватившая его мгновенно и плотно, это предел. Теперь было ясно, что нет, не предел и что погружаться в нее можно бесконечно. Вернее, не совсем бесконечно, а до самого конца, не фигурального, а физического.

Грэм довольно быстро пришел в себя. И, очухавшись, неожиданно повеселел. Родные стены всегда действовали на него положительно. Он любил свое жилище, за которое выплачивать деньги предстояло еще много лет, но, безусловно, это был уже полностью его дом, менять который Билл не собирался до конца своих дней. Иногда он представлял себя здесь в старости, окруженного внуками, приехавшими вместе со своими родителями на его очередной юбилей. Жить они, конечно, будут в разных местах — такой большой семье, какую он себе нагрезил, в одном доме не поместиться. К тому времени Билл будет очень богатым человеком — известным писателем. Внуки будут спрашивать, почему он не переедет в большой город — в Бостон или в Нью-Йорк. Он ответит им словами Фолкнера, мол, ему нужен кусочек родной земли величиной с почтовую марку, чтобы быть счастливым. Чтобы описывать его до конца дней своих. «Был бы талант», — скромно заканчивал он, даже в мечтах не произнося этого вслух. Билл считал себя очень скромным человеком.

По мере того как шло время, сегодняшнее событие начало представляться ему в другом свете. Билл в конце концов начал считать себя почти что героем. Что-то было в случившемся от его фантазий: неизвестные, изображающие из себя полицейских, какие-то тайны, недоговоренности. Память услужливо изымала из мыслей неприятные фразы, сказанные в его адрес. Главное, что он не спасовал. Ну, ударили его, но он же не кричал, не умолял их о пощаде. Неизвестно, кстати, как могло бы все закончиться, не уйди негодяи столь быстро. Он-то парень не из слабаков. Просто подонки ошеломили его, а вот если бы подождали, пока он придет в себя, то, может быть, и пожалели, что так нагло вломились в дом Билла Грэма. Он решил зайти к Дуайту и поговорить с ним о незваных гостях. Пастор всегда мог посоветовать что-то дельное, помочь разобраться в ситуации, правильно оценить свои силы — психолог он был великолепный. Да и друг настоящий, так, по крайней мере, думал Грэм. Главное — оставаться всегда в рамках закона и чувствовать, что ты не один в этом городе, и тогда никакие бандиты не смогут нарушить привычное и милое течение жизни, настоящей, американской жизни, имеющей конкретную цель, а главное, все возможности для ее достижения. Если ты, конечно, патриот. Продолжая успокаивать себя этими прописями — волнение все-таки не до конца его отпустило, — он, выйдя за дверь на улицу, нервно оглянулся по сторонам. Но подозрительные личности исчезли, не оставив ни малейшего следа, словно их и вовсе не было. Билл вернулся в дом, запер изнутри дверь, прошел в гараж и выехал на своей «тойоте» на Мэйн-стрит, направляясь к пасторскому дому.

Глава 3