Троя

— Сетебос, — пояснила аватара логосферы. — Истек полуторатысячелетний срок его заточения на иных Землях и терраформированном Марсе. Стоило многорукому открыть первую же Брано-Дыру и почуять здешний воздух, войниксы тут же вернулись к первоначальной программе.

— Заложенной три тысячи лет назад, — прибавил мужчина. — Да, но среди «старомодных» нет ни одного человека иудейского происхождения.

Маг пожал плечами.

— Безголовые твари не знали этого. Во времена Сейви все люди были евреями, следовательно… Войниксы ведь не слишком умны. Они заключили, что люди и есть евреи. Если А равняется В, а В равняется С, выходит, что А равняется С. Крит — остров, и Англия — остров, а значит…

— Крит и Англия — одно и то же, — закончил Харман. — Однако вирус Рубикона явился не из лабораторий Израиля.

— Ты совершенно прав, — кивнул Просперо. — На самом деле Рубикон стал единственным существенным вкладом исламского мира в науку всего остального мира за две тысячи лет беспросветного мрака.

— Одиннадцать миллиардов смертей. — Голос мужчины дрогнул. — Девяносто семь процентов населения были стерты с лица Земли.

Маг снова пожал плечами.

— Война затянулась.

Харман опять рассмеялся.

— И вирус добрался почти до всех, кроме тех людей, ради уничтожения которых его создавали.

— Ученые Израиля накопили к тому времени богатый опыт нанотехнического манипулирования с генами, — промолвил старец. — Они поспешили обезопасить свой народ, пока не поздно.

— Могли бы поделиться спасительной технологией с другими, — вставил Харман.

— Они пытались. Увы, времени уже не было. Хватило только, чтобы… сохранить про запас ДНК вашего рода.

— А ведь Глобальный Халифат не изобретал способа странствовать во времени, — не слишком убежденно, полувопросительно произнес мужчина.

— Верно, — подтвердил маг. — Первый рабочий пузырь для подобных путешествий создал один француз…

— Анри Делакур, — пробормотал, припоминая, Харман.

— …чтобы вернуться в тысяча четыреста семьдесят восьмой год н. э. с целью подробно изучить весьма любопытную рукопись, приобретенную императором Священной Римской империи Рудольфом Вторым[95] в тысяча пятьсот восемьдесят шестом году, — без запинки продолжал Просперо. — Казалось бы: ничего страшного, быстрый и несложный прыжок в далекое прошлое. Это сейчас нам известно, что манускрипт с его зашифрованным тайным языком, полный роскошных миниатюр с изображением неземных растений, звездных систем и обнаженных людей, — сплошная мистификация. Доктору Делакуру и его родному городу пришлось расплатиться за эту поездку, когда черная дыра, которой команда пользовалась в качестве источника энергии, вырвалась за пределы защитного силового поля.

— И все-таки французы вместе с Новым Европейским Союзом передали чертежи машины времени Халифату, — сказал Харман. — Зачем?

Просперо воздел морщинистые, опутанные синими венами руки, будто желая благословить собеседника.

— Члены Союза водили близкое знакомство с учеными Палестины.

— Интересно, — проговорил мужчина, — мог ли торговец редкими книгами Вилфрид Войнич,[96] живший в начале двадцатого века, представить себе, что в его честь окрестят расу саморазмножающихся чудовищ?

— Мало кто из нас подозревает, какое наследие оставит после себя, — изрек седовласый маг, по-прежнему не опуская воздетых дланей.

Мойра вздохнула.

— Может, закончите ваши странствия по мглистым долинам памяти?

Харман посмотрел на нее.

— А ты, грядущий Прометей, прикрыл бы хозяйство, хватит уже твоему красавцу на меня пялиться. Если это игра в гляделки, так он победил: я первая моргнула.

Мужчина покосился вниз и спешно запахнул свой халат, полы которого разъехались в самом начале беседы.

— Ближайший час вагон будет проезжать над Пиренеями, — продолжала дама. — Теперь, когда у Хармана в голове завелся не только градусник телесных утех, нам найдется что обсудить и решить по дороге. Предлагаю: пусть наш Прометей идет наверх, примет душ и оденется. Дедуля может пока вздремнуть. А я, так и быть, помою посуду.

65

Ахиллес размышляет, не слишком ли он погорячился, вынудив Зевса низвергнуть себя в глубочайшую и темнейшую бездну преисподнего мира. А ведь поначалу затея казалась такой остроумной…

Во-первых, здесь нельзя дышать. Теоретически квантовая сингулярность его погибели от руки Париса должна защищать Пелида от смерти, но не спасает от першения в горле, саднящего кашля и падения с высоты на раскаленный, точно вулканическая лава, черный валун, пока напоенная метаном атмосфера травит и разъедает легкие. С тем же успехом можно вдыхать кислоту.

Во-вторых, этот самый Тартар — прескверное место. Чудовищное давление — а оно в этих краях такое же, как на уровне двухсот футов ниже поверхности земного моря, — больно сжимает каждый дюйм человеческого тела. Жара нестерпимая. Простого смертного, хотя бы и героя вроде прославленных Диомеда и Одиссея, давно убило бы, но даже и полубог Ахиллес тяжко страдает. Кожа его покрылась багровыми и белыми нарывами, а на открытых участках вздуваются все новые волдыри.