Троя. Величайшее предание в пересказе

Любой из нас знавал кого-нибудь с проблеском Ахиллова пламени. Этих людей мы любим и ненавидим. Мы восхищаемся ими, а иногда застенчиво боготворим, нередко нуждаемся в них.

Мы признаём, что столкнись мы со всамделишным демоном-полубогом Ахиллом – испугались бы, устрашились, возненавидели этот норов, отвратились бы от этой гордыни, нас оттолкнула бы эта дикость. Но понимаем мы и то, что не смогли б не влюбиться.

Доспехи Ахилла

Сгорало Ахиллово тело, ахейцы горевали по своему герою; тут из волн морских выступила Фетида и заплакала вместе со всеми. Состоялись погребальные игры, победители получили награды из обширного собрания Ахилловых сокровищ. Вслед за последним забегом Фетида обратилась к старшим грекам:

– Величайшую награду лишь предстоит вручить. Щит, нагрудную пластину, поножи и шлем, сотворенные Гефестом для Ахилла. Меч и копье отца его Пелея. Лишь храбрейший и лучший достоин этих великих предметов. Из тех, кто сражался за тело моего возлюбленного сына и добыл его, – кто заслужил награды больше прочих? Предоставлю решать вам.

Все невольно поворотились к двоим – к Аяксу и Одиссею. Эти воины бились в самой гуще сражения за тело павшего Ахилла.

Аякс встал.

– Пусть судьями будут цари Микен, Крита и Пилоса, – молвил он.

Одиссей глянул на Агамемнона, Идоменея и Нестора и кивнул.

– Превосходный выбор, – сказал он.

– Мы согласны, – проговорил Агамемнон.

Но Нестор вскинул руку.

– Нет, владыка. Я

не согласен – и ты не соглашался бы, равно как и царь Идоменей. Непосильное это бремя. Как тут выбрать между двумя мужами, каких любим мы и ценим столь высоко? Награда слишком велика. Чья б ни взяла в нашем голосовании, обретет он в свое владение ценнейшее сокровище на всем белом свете. Кто б ни проиграл – вскипит от ярости. Нас неизбежно возненавидят и на нас обидятся. Нет, Одиссей, вольно ж пожимать плечами, но, думаю, я кое-что смыслю в природе людской. Ты забыл сокрушительное безумие, вспыхнувшее, когда Ахилл и Царь людей боролись за свои награды – Хрисеиду и Брисеиду?

Поворотились они к Фетиде за советом, но та исчезла. Никто не заметил, как она удалилась, – но средь них ее теперь не было.

Агамемнон вздохнул.

– И что ж ты предлагаешь? – спросил он Нестора. – Она завещала доспехи и выдвинула условия завещания.

– Не нам бы лучше решать, – ответил Нестор, – а чего б не спросить троянцев?

– Что?

– У нас тут навалом пленников. У них были все возможности оценить отвагу и силу наших бойцов. Наверняка же лучший способ определить ценнейшего из нас – спросить у врага, кого более всех боялись они встретить на поле сражения?

Агамемнон улыбнулся.

– Гениально. Так тому и быть.

Когда троянские военнопленные объявили, что самым устрашающим противником считают Одиссея, греки застонали в один голос. Все опасались, что Аяксу проигрыш дастся болезненнее.

И не ошиблись. Аякс взорвался мгновенной возмущенной яростью.

– Да вы смеетесь надо мною! Одиссей? Воин, превосходящий меня? Как вообще можно в такое поверить! Вы что, не видели, как я бился за тело Ахилла? Я положил десяток троянцев. Одиссей влез, чтобы высвободить труп, – не спорю с этим. Но лишь после того, как я устроил ему такую безопасную возможность. Он же болтун, да и только. Плут и хитрован. Не воин он. Он трус, хорек и… крыса и… сопливый пес…

– Похоже, я всевозможное животное, Аякс, – сказал Одиссей с улыбкой, – но, по-моему, сражаться я умею. Помнится, я победил в рукопашном бою на погребальных играх по Патроклу[167]. Помнится, убил я на своем веку более чем достаточно троянцев.

– Ты даже плыть сюда не хотел! – орал Аякс. – Мы все знаем, как ты прикидывался сумасшедшим, чтоб выкрутиться и не исполнять клятвы. Если бы Паламед не разглядел твою уловку… А, ну и да – мы все знаем, кто подставил Паламеда, правда? Мы все знаем, кто зарыл золото у его шатра, чтобы Паламеда забрали за…

– Батюшки, Аякс. И ты обвиняешь меня в том, что я болтун? Кто рыскал по морям столько месяцев в поисках Ахилла? Нашел бы ты его, распознал, уговорил воевать за нас? Позволь усомниться. Ты крупный парень, Аякс, и очень сильный, но самая ли великая наша ценность? Не уверен.

Одиссеева улыбчивая скромность добила Аякса. Он сердито удалился, оставив по себе ошеломленное и печальное молчание.

– Ох ты ж, – промолвил Одиссей. – Какая жалость. Аякс мне всегда нравился, сами знаете. Эврилох зайдет забрать доспехи ко мне на корабль. Увидимся за ужином, да?

Аякс тем временем вернулся к себе в шатер, убежденный, что его умышленно унизили и оскорбили[168]. И так уж сбесился он от яростной зависти, что проснулся ночью, в безумии своем уверенный, что Агамемнон, Менелай и Одиссей враги ему. Прокрался по лагерю, чтобы поджечь их корабли. Добравшись до ставки ненавистников своих, он в буйстве кровавой резни заколол и их самих, и их свиты.

Пришел в себя Аякс в загоне для скота: его окружали дохлые овцы – глотки перерезаны, реки крови.