Тройная медь

Наконец туча отодвинулась, и небо после нее набрало нежную зелень. Всеволод Александрович наслаждался этой красотой, и душа его была полна счастливых предчувствий.

В приоткрытое окно веранды влетела синица. Забилась о стекла, оставляя на них быстро тающие сизые овальные пятнышки своего дыхания… Выгоняя ее, Всеволод Александрович не заметил, как открылась калитка и Чертков, весь до нитки промокший, прошел по дорожке и неожиданно появился на крыльце.

— Вот птица залетела, — сказал ему Всеволод Александрович. — Не люблю эту примету. Ничего не случилось? — тревожно спросил он.

— Проведать тебя приехал. Здравствуй, — подал ему холодную мокрую руку Анатолий Сергеевич.

Но Всеволод Александрович видел по его лицу, по увеличенным очками глазам: что-то случилось. И он еще раз спросил:

— Дома ничего не случилось? Алена как?

— Мне бы обсушиться, — улыбнулся Чертков.

— Ах, да! Прости. Сейчас затоплю камин. Пойдем в дом.

Всеволод Александрович быстро и ловко развел огонь. Чертков разделся, растерся махровым полотенцем, сел перед камином в кресло.

— Пока ничего не случилось, — сказал он спокойно.

— Что такое? — насторожился Ивлев.

— Даже не знаю, как сказать. Я сам случайно… услышал… Ирина говорила по телефону. Она нашла врача Алене…

— Алене врача?!

— Да… Ну, я прямо тебе скажу: она хочет, чтобы Алена сделала аборт.

Несколько мгновений Ивлев смотрел на него, остолбенев.

— Как это она хочет? — спросил он наконец. — И почему?! Ничего не понимаю. — Он заходил за спиной Черткова по комнате. — Я через день звоню, разговариваю с теткой… Она мне ничего не говорит…

— Она может и не знать ничего такого, — сказал Чертков. — Дай мне, пожалуйста, халат…

Всеволод Александрович достал из шкафа купальный халат, кинул Черткову. Тот закутался в него, забрался на кресло с ногами:

— Продрог, черт… Слушай, Сева. Я так понимаю: кроме тебя, убедить Алену некому. Ирину на этом зашкалило. Мы уже разругались. Твердит свое… Безумие какое-то…

— Я предчувствовал, что произойдет нечто подобное, — мрачно сказал Всеволод Александрович.

— Ты должен поехать и вмешаться, — почти приказал Анатолий Сергеевич.

— Сначала я должен был уехать, чтобы они были счастливы, теперь надо приехать… А почему она не хочет ребенка?

— Я толком не знаю.

— Ну, я приеду. А что это изменит? Она же в Ирину, упрямая. Будет кивать головой, соглашаться, а сделает по-своему. Да и кому же перечить, как не тем, кого мы любим. Нет, меня она не послушает…

— Но ведь ребенок, Сева! У меня в уме не укладывается, как Ирина может давать такие советы своей дочери. Ты же знаешь, сколько мы мечтали, что у нас будет ребенок. Да и ты не ценил этого никогда, не мог ценить, потому что имел дочь.

— О, да! — иронически воскликнул Ивлев. — Ты говоришь — ребенок, а знаешь ли ты…

— Ты представь, — перебил его Чертков. — Родится мальчик…

— А знаешь, что такое болезнь ребенка? — спросил Ивлев.

— С ручками, с ножками, ходить начнет, говорить…

— С Федором у нее что? — не слушая его, спросил Ивлев.

— Не знаю точно. Но, судя по словам Ирины, там все на грани разрыва…

— Ну, останется она одна с этим ребенком, — сказал Всеволод Александрович. — Что тогда?

— Воспитаем. — Анатолий Сергеевич встал и, запахнувшись в халат, тоже заходил по комнате, на стенах которой танцевали слабые блики огня. — Я уже все продумал…

— Ты говоришь: «воспитаем». Это множественное число, — жестом остановил его Ивлев. — «Воспитаем», а сам двинешь с экспедицией на Красное море выяснять, действительно ли базальтовая магма на дне океана несет кислород, который питает планету, или что-то подобное… Верно?

— Я поеду, но…

— Но… Ты хочешь сказать — Ирина, Елена Константиновна, сама Алена… Так тетка этим ребенком заниматься не будет, я ее знаю лучше тебя… Ирина? Ирина пошла работать, и в бабушки ей, честно говоря, лезть тоже не хочется… Потом у вас часто гости, открытый дом… Не Ирина ли все и придумала, лишь бы бабушкой не быть?

— Ты несправедлив к ней.

— Хорошо. А Алене учиться надо. И ребенок, я тебе гарантирую, свалится на меня.

— Послушай, Сева… Я ж тебе говорю, я все продумал. Я продаю машину, и все деньги — на воспитание ребенка.

— Благородно, — иронично поклонился Ивлев.

— Перестань. Речь идет о продолжении жизни… — Они оба подошли к окну и смотрели на сияющую под солнцем зелень, на нарциссы, растерзанные градом.

— Деньги, конечно, помогают воспитывать: язык иностранный, музыка, преподаватели, отдых у моря… Но детям надо отдавать душу, жизнь свою, — сказал Ивлев. — Только что из этого потом получается… Ох… А ребенок, повторяю, окажется на мне, я буду образцово-показательным дедушкой без определенных занятий. Но мне работать надо, писать. Годы подпирают. Понимаешь? Смерть, к сожалению, ставит пределы нашим поискам смысла жизни…

— Смысл жизни в ее продолжении. Нельзя терять эту нить.

— А когда ты оставил Алену без матери, какая это была нить? О чем ты думал?

— Мы любили с Ириной друг друга. Сильно любили… И я предлагал забрать Алену.

— Посмотрел бы я, много ли ты тогда сделал, много ли поездил… Я не хочу больше об этом говорить! Пусть решают с Ириной…