Троица

– Как водится: слуг убили, а серебро утянули к своему лэрду в логовище, где люди обитают вперемешку со скотом. Там на радостях – богатства-то сколько враз нажито – все упились до одури и повалились спать. А тут на них из темноты мой отец со своими воинами. Людей он теперь прихватил с собой в избытке, и они пустились по следу: ларцы-то тяжелые, далеко не уйдешь, это тебе не с топориком по горам рыскать. Люди моего отца тогда ухлопали и того лэрда, и его разбойников – те со сна и очухаться не успели. Ну а наутро прихватили ларцы и вернулись обратно через границу. Мой отец любил об этом вспоминать в свои последние годы. Говорил, память эта его согревает: предсмертное изумление на их физиономиях.

Стук шагов на лестнице заставил Солсбери чутко вскинуть руку, не доведя свою мысль до конца. Наверх поднялся королевский герольд. Он был облачен в розово-синее, и на площадке башни смотрелся как сойка среди ворон. При подъеме у него занялось дыхание, что, однако, не сказалось на галантности поклона трем графам (Йорку в последнюю очередь).

– Милорды. Я говорю от имени его величества Генриха, короля Англии, Ирландии и Франции, Защитника и Радетеля королевства, герцога Ланкастерского и Корнуоллского, благословенного помазанника Божия. – Под холодными взглядами стоящих он запнулся и, неловко глотнув, продолжил: – Милорды, мне велено сообщить, что король прощает всех, кто по недомыслию поднял на него оружие. Он явит свою милость любому, кто примет его прощение незамедлительно.

Лоб герольда матово заблестел от испарины: сказать предстояло самое сложное:

– Единственно, на кого оно не распространяется, это герцог Йоркский, граф Солсбери и граф Уорик. Эти люди объявлены изменниками и должны быть переданы в стан короля под его личное попечительство.

– А как же граф Марч? – спросил Эдуард, явно уязвленный тем, что его персону бесцеремонно обошли.

Герольд нервно зыркнул на молодого великана и покачал головой:

– Это имя мне указано не было. Так что я не могу…

– Все понятно, ступайте, – неожиданно распорядился Йорк. – Ответ я пришлю в полдень со своим человеком. Вы возвращаетесь в расположение короля?

– Да, милорд. Его величество ждет, каков будет ваш ответ.

– Значит, король Генрих здесь, с войском? Он сам присутствует на поле?

– Я видел его своими глазами, милорд. Клянусь. Если вам угодно, я готов дождаться вашего сообщения здесь.

– Нет, не нужно, – сказал Йорк, нетерпеливым жестом отпуская посланца. – Возвращайтесь к вашему хозяину.

Герольд снова поклонился и исчез в проеме лестницы. Обратно через замок его повел кто-то из слуг.

Солсбери видел, что Йорк готовится отдать какие-то жесткие распоряжения.

– Так вот я не договорил, – поспешил он продолжить, едва герольд ушел. – История с моим отцом – это, собственно, ключ к нашему капкану. Сегодня мы биться с королем не можем. На это у нас нет ни людей, ни стен, которые б могли устоять перед такой армией.

– Ты хочешь, чтобы я бежал? – яростно блеснул глазами Йорк, оборачиваясь к своему верному другу.

– А король что, не объявил о своей милости? – неожиданно вопросом на вопрос ответил Солсбери. Герольд, сам того не ведая, посодействовал ему в решении. Хотя еще предстояло найти слова, которые бы уняли уязвленную гордыню Йорка. – Так вот: ты вели своим капитанам дожидаться твоего возвращения. Скажи, что король всего лишь кукла в руках Перси, пешка для своей француженки-королевы. – Видя, что друг собирается спорить, он поднял руку и возвысил голос: – Скажи им, что по весне ты возвратишься. Потому как военачальник должен выбирать поле для боя сам, а не давать делать за себя этот выбор своим врагам! Видит бог, король свое влияние теряет на глазах. Из Кенилуорта он не вылезал уже невесть сколько. Ведь так? Три года не созывался парламент, в стране нет ни закона, ни порядка. Так что Генриха уже мало кто любит. У тебя сторонников должно быть больше. Так пускай же твои люди, Ричард, принимают это самое прощение. Пускай возвращаются по своим домам, зная, что это всего лишь передышка между ударами, пока мы не разобьем этот королевский сброд вдребезги – лорда за лордом, нобля за ноблем!

Йорк, приоткрыв рот, смотрел с напряженным недоумением; похоже, слова эти он принимал за предательство. Тогда к отцу на выручку пришел сын.

– Нынче нам победы не видать, – тихо сказал Уорик. – Вы знаете, милорд, что это правда. Умереть – да, это мы можем в два счета. Но лучше дать им урвать кусок победы – пускай порадуются да попразднуют, – а затем возвратиться и напасть, когда они, упившись допьяна своим успехом, задремлют. Главное – сама победа, милорд Йорк, а не то, как и чем она достигается.

Гнев у Йорка утих, да и сам он как-то поиссяк, поникнув головой и опершись спиной о каменный зубец. С Уорика его взгляд перекочевал обратно на Солсбери.

– Ты думаешь, мы сможем вернуться, после такого проигрыша? – выговорил он голосом, сиплым от муки.