Трон любви

Конечно, разве мог сильный, красивый мужчина, Повелитель, Тень Аллаха на Земле, столько лет всем красавицам и умницам предпочитать одну-единственную, не такую уж красивую, а про ум… и ум у нее неправильный, не женский. Что за женщина с мужским умом? Только ведьма!

Гарем – место опасное…

Желая отгородиться от шума и болтовни гарема, когда приходилось проводить время вместе с остальными его обитательницами, Роксолана взяла за правило повторять про себя какие-то отрывки прочитанного, даже не стихи, а просто пересказ, чтобы убедиться, что поняла, что узнала, способна повторить складно и легко.

А чтобы это не выглядело помешательством (сосредоточенный взгляд и слегка шевелящиеся губы могли смутить кого угодно), она брала с собой красивое зеркало, преподнесенное драгоманом Луиджи Гритти, и смотрелась в него, якобы любуясь своей внешностью. Пусть лучше считают самовлюбленной дурой.

Женский мир гарема давил на нее сильней любых накидок, сильней чадры или яшмака. Пустая болтовня, по сути, обыкновенные сплетни и осуждение друг дружки, казалась какой-то вязкой массой, затекавшей в уши, забивавшей их и через уши ум. Освободиться от этой словесной жижи было тяжело, Роксолана научилась не впускать ее.

Считают зазнайкой, потому что не поддерживает разговоры? Ну и пусть! Все равно ничего хорошего говорить о ней не станут, потому что она обидела почти каждую из болтавших девушек. Чем? Тем, что отняла у них Повелителя, лишила надежды заполучить его в свои сети, попасть на его ложе. Вернее, даже на ложе попасть удавалось, но ненадолго.

А теперь она твердо вознамерилась пока не рожать и, следовательно, бывать в султанской спальне только самой. Хватит, прошли те времена, когда она, долго беседовав с Повелителем, вынуждена была на ночь удаляться в свои комнаты просто потому, что ему нужна женщина, а Хасеки снова вынашивает ребенка. Теперь она отберет всякую надежду быть рядом с султаном у любой из этих куриц, что квохчут ни о чем.

Нескончаемая трескотня, немыслимая смесь запахов, в которой присутствовали и ароматы многочисленных цветов, выращивать которые турки умудрялись круглый год, запах сладостей, горящего сандалового дерева и многочисленных благовоний из жаровен, амбры и мускуса духов и окуривания одежды, яркие ткани, переливающиеся всеми оттенками радуги и немыслимо блестящие от золотых и серебряных нитей, блеск бесконечного количества драгоценностей сливались в одно яркое шумное пятно, напоминавшее Роксолане павлиний хвост. Сходство с павлином было тем сильнее, что, если прислушаться, болтовня гаремных красавиц, пусть у них и нежные голоса, ничуть не лучше мерзких павлиньих криков. Соловей птаха неприметная, но его голосом заслушается всякий, а павлин красив, но орет так, что хочется запустить в него туфлей.

В Стамбуле блеск драгоценностей, яркие ткани и резкие запахи любили все, и женщины, и мужчины. Но разряженный не хуже павлина, усыпанный золотом и драгоценными камнями Ибрагим-паша умен и способен вести беседы на любые темы, кроме разве женских сплетен. Это Роксолана была вынуждена признать, несмотря на всю свою ненависть к Великому визирю.

О Повелителе и говорить нечего, редко кто столь умен, образован и приятен в беседе одновременно, во всяком случае, с ней. Конечно, Ибрагим-паша не может себе позволить вести умные беседы с Хасеки Султан, это неприлично. Как ей неприлично беседовать с драгоманом Луиджи Гритти. Но такие беседы все равно иногда случаются, тогда они приятно удивляют друг друга – Хасеки и синьор Гритти. Роксолана видела, чувствовала, что восхищает венецианца, и это было приятно. Повелитель не выказывал неудовольствия этим, напротив, просил говорить по-итальянски, чтобы воспринимать речь на слух.

Хорошо, что в гареме не ведали о таких беседах, знали только, что Повелитель то и дело вызывает Хасеки к себе для бесед. Женщинам это казалось безопасным, если бы только после такой беседы султан, как раньше, на ложе брал другую, но он не брал! И кроме Хуррем, только Махидевран родила в прошлом году дочку, больше никто. Разве это не колдовство?

Нежные женские голоса часто похожи на урчание воды в ручейке или фонтане, но только не когда женщин много и они говорят почти одновременно. Тогда голоса больше напоминают сорочью трескотню или всполошенное птичье царство. В отсутствие султана и пока еще не пришедшей в зал валиде именно так и было, галдели все сразу, точно не виделись полгода, хотя жили рядом и ходили по одним коридорам все время.