Трон Знания. Книга 4 (СИ)

Две тысячи лет назад адептов религии ирвин подвергли жестоким гонениям. Горстка верующих нашла убежище в Дэморе, землях морун, и первым делом построила молитвенный дом. Молельня долгое время стояла посреди чистого поля как почтовый столб. Затем рядом с ней соорудили конюшню, где странствующие путники могли поменять лошадей. Потом какой-то делец открыл неподалёку гранитный карьер, и вокруг церквушки появились бараки. Через полвека рабочий посёлок превратился в большое селение. Сто лет назад, в годы распада, хозяин карьера обанкротился, и в городе бездомных собак стало больше, чем горожан.

При Адэре возобновилась добыча гранита, заработал песчаный карьер. И город воскрес. Ещё недавно священнослужители собора святого Турдоса благодарили Бога за правителя — теперь чувствовали себя обманутыми.

День памяти мученика выдался солнечным и безветренным. Настоятель прошёлся по залу. Проверил, прочно ли прикреплены к арочным проёмам гирлянды цветов, хорошо ли с улицы очистили окна от снега. Пролистал молитвословы, разложенные на столиках возле входа: не дай Бог в них окажутся записки с непристойными текстами. Посмотрел, как служки протирают оклады на иконах, готовя их к поцелуям. Надел старенькую шубу и вышел на крыльцо.

Перед собором выстроилась колонна горожан, готовых последовать за священником на Славное Поле: там, на пригорке, возвышался гранитный обелиск, служивший символом чистоты и незыблемости веры. В прошлом году, несмотря на морозы и снегопады, людей было больше. Сейчас кто-то поддался на уговоры детишек и повел их не к обелиску, а на открытие ледового парка.

Месяц назад, к всеобщему удивлению, в город съехались скульпторы и народные умельцы. Обнесли центральную площадь заграждением из брезента. День и ночь замораживали воду в странных блоках, пилили глыбы льда, склеивали водой детали сказочных существ. Над оградой росли горки и башни замка. А вчера на шпилях появились флаги Грасс-Дэмора.

Настоятель несколько раз ходил в ратушу, но староста остался глух к его просьбе о переносе даты или времени начала небывалого мероприятия. Чтобы хоть как-то подсластить горькую пилюлю, староста пообещал, что его семья и государственные служащие обязательно примут участие в шествии. Он не обманул — в голове колонны рядом с десятком дворян топталась когорта чиновников, сжимая в рукавицах белые пластмассовые цветочки. Настоятель присоединился к певчим и повёл процессию по улицам.

По тротуарам в сторону центральной площади топали шумные семейства. Заметив шествие, ретиво сворачивали в подворотни, забегали в магазины или примыкали к колонне — если некуда было прятаться, — но через пять-десять минут исчезали. Настоятель вдыхал студёный воздух полной грудью и на выдохе выдавал мощный по звучанию речитатив, желая достучаться до сердец, наполненных верой не до краёв, не под завязку.

Процессия миновала окраину города и вышла в поле, где прислужники заранее протоптали дорогу. Голоса певчих полетели вширь и вдаль. После такого рвения им придётся молчать неделю. Снег искрился на солнце, как россыпь самоцветов. Мороз хватал за уши и щёки. Мамаши поднимали детишкам шарфы до глаз и натягивали шапки на брови.

Когда до обелиска оставалось порядка ста метров, процессию догнал всадник. Придержав лошадь возле чиновников, громко объявил, что на открытие ледового парка прибыл правитель. Настоятель на секунду умолк и не обернувшись пошёл дальше, вознося молитвы святому.

Певчие пели невпопад, служители собора шли вразнобой и всё время оглядывались, а настоятель смотрел на обелиск и, сдерживая слёзы, убеждал себя, что глаза слезятся из-за снега и блеска прожилок в сером камне. Дойдя до обелиска, окинул взором тех, кто устоял перед соблазном увидеть правителя.

Изрядно поредевшая толпа возложила цветы к памятнику и направилась в храм. Теперь прохожие не прятались в подворотнях — размахивая руками, горячо обсуждали, как Адэр катается с детворой с горок, как печёт на самодельной печке блины, как смеётся, шутит, ходит… И настоятель с ужасом подумал, что правителя отделяет от Бога весьма тонкая грань. Горожане говорили об Адэре восторженно, самозабвенно, словно он спустился с небес. Будто это он откликнулся на их молитвы и наполнил их существование смыслом. Люди отказывались понимать, что не стоит поклоняться тому, кто завтра о них забудет. Адэр уедет — Бог останется.

Вернувшись в собор, настоятель совершил службу, ничем не выказывая перед прихожанами смятения. Когда зал опустел, рухнул на колени и повёл беседу с Богом. Мольбы о прощении заблудших овец, ослеплённых величием правителя, переплетались с благодарностями за солнечный день и за мир в стране. Просьбы о придании выдержки перетекали в прошения о здравии всех людей.

Отрешившись от мирской суеты, настоятель не заметил, как на город опустились сумерки. Прочитав заключительную молитву, с удивлением осмотрелся. В подсвечниках горели свечи. Неужели кто-то решил загладить вину перед святым?

— Ад снаружи, рай внутри, — прозвучал усталый голос.