Трон Знания. Книга 4 (СИ)

— Ты встал перед ней на колени.

— Когда?

— Вчера.

На лице Иштара заиграли желваки.

— Встать на колени, чтобы испить воды из родника — разве это покорность?

— Иштар! Какая вода?

— Встать на колени и посмотреть человеку в глаза — разве это смирение?

— Рядом с ней ты теряешь себя.

— Встать на колени, чтобы найти то, что потерял — разве это унижение? — произнёс Иштар и, устремив взгляд жрецу за спину, нахмурился.

Малика сидела на пятках, опустив голову и уперев ладони в землю. Драго и Мебо держали над ней одеяло; в нём, как в бассейне, собиралась дождевая вода. Стражи время от времени опускали край, и водопад на несколько секунд скрывал шабиру, принявшую позу плакальщицы.

Иштар приблизился к Малике:

— Эльямин! Возьми себя в руки!

— Человек! — прозвучал грудной голос, полный чувства собственного превосходства. — Я разговариваю с сыном. Не мешай мне!

— Дождались… — промолвил Хёск. — Свою власть над тобой она выставляет уже напоказ. А ты выставляешь на всеобщее обозрение свою зависимость от одержимой.

— Как ты её назвал?

— В неё вселился дьявол. Неужели не видишь?

Иштар жестом отозвал Лугу в сторону и прошептал на слоте:

— Я помню тебя. Ты присутствовал при наших встречах в замке Адэра.

Луга еле заметно кивнул.

— Она тогда болела, и мы говорили с ней о боли. Помнишь?

Страж кивнул.

— Может, ты слышал от врачей или сам видел, как она бредила?

Луга отрицательно качнул головой.

Иштар кивком указал на Драго:

— Давай его сюда.

Он испытывал жгучую ненависть к этому стражу и был приятно удивлён, увидев своего врага в Ракшаде. После спасения ориентов Малика принесла Иштару вино и там же, в ванной, потеряла сознание. Драго избивал его — жестоко, с остервенением. Иштар знал, как накажет человека, посягнувшего на честь ракшадского воина, но сейчас был не тот случай.

Разговор с Драго ничего не дал. Иштар посмотрел на Малику. Она стояла в полный рост, вытянув руки ладонями кверху и взирая в мглистое небо. Воины поглядывали на неё, смывая под дождём песок с кожаных штанов и сапог. Бросив одеяло, стражи с озадаченным видом обменивались жестами.

— Эльямин… — позвал Иштар.

— Мужчина! Я беседую с Богом. Не мешай мне.

Это слишком… Иштар чуть было не взвалил её на плечо, как вдруг с холма обрушился гребень и с гулким звуком рухнул к подножию. Лошади заржали, встали на дыбы. Иштар обхватил Малику за талию и оттащил от бархана. Воины отвели лошадей на безопасное расстояние, отогнали машины и, раскрыв рты, уставились на холм.

Склоны стекали, словно это был не песок, а вода. Из месива вылезали, будто ростки, каменные башни и зубцы. Остальные элементы сооружения ещё покоились в бархане, но людям стало ясно: перед ними древний город. И возможно, единственное, что в нём уцелело — эта крепостная стена.

Из бойниц хлынули потоки грязевой воды и вместе с ливнем омыли стену. Взору воинов предстали железные ворота. Перед искривлёнными створами на вытянутом постаменте находились статуи двух женщин, расположенных спиной друг к другу. Одна изображала плакальщицу, которая сидела на пятках и, упираясь ладонями в землю, склоняла голову перед городом. Точно так же сидела Малика полчаса назад.

Второе изваяние было обращено лицом к пустыне. Воины посмотрели на Малику — сейчас она стояла в той же позе: вытянув перед собой руки и взирая в небо. Люди вновь перевели взгляды на изваяния. Это была Ракшада. Она разговаривала с сыном, который, скорее всего, был захоронен под пьедесталом. Вела беседу с Богом и защищала ворота города, которые можно открыть, только сдвинув могильный камень под ногами великой женщины.

— Невероятно… — прозвучал голос Хёска.

— И сердце рвётся, и боли нет конца, — забормотала Малика. — И сердце рвётся…

Иштар взял её за плечи:

— Это не твоя боль, Эльямин. Эта боль умерла вместе с Ракшадой.

Но Малика продолжала бормотать.

Раздался треск. По каменной кладке пошли трещины. Месиво выдавило изнутри один фрагмент стены, другой… Обломки летели вниз и втыкались в песок, как надгробия. И вскоре от крепостной стены остались высокий фундамент и ворота, обрамлённые монолитными балками. Перед воротами возвышались нетронутые изваяния.

Оттеснив Хёска, воины окружили Малику и принялись бить кулаками себя в грудь: «Шабира! Шабира!»

Иштар никак не мог привести её в чувства: встряхивал за плечи, сжимал руки, похлопывал по щекам:

— Отпусти чужую боль.

Малика тряслась в ознобе и, стуча зубами, повторяла: «… и боли нет конца».

Иштар притянул её к себе и крепко обнял:

— Ты хотела меня обнять, а обнимаю я. — И закачался из стороны в сторону, словно баюкая ребёнка.

— И на этом закончится твоё бесславное правление, — прошептала Малика, устремив прояснившийся взгляд на Иштара.

Он посмотрел на скандирующих людей:

— Не закончится.

Под утихающим дождём машины покатили на юг, конница двинулась на восток, в Кеишраб.