Тропа Исполинов

- А ты что, сейчас туда пойдешь, что ли? Да куда ты пойдешь, безногий... Лежи уже, убогий. Не нужны мне твои сочувствия, понял? Дурачок. Блаженный. Ты же у нас святой? Мечтатель сопливый...

Она протянула руку за следующим горшочком.

Тинч спустил ноги с постели. Первые несколько шагов дались ему с трудом. Но потом он, собрав силы, доковылял-таки до стены - снять висевшую на гвозде связку веревок.

- На, держи! - и швырнул верёвки ей под ноги. - Иди теперь, повесься! Только тазик подставь, чтоб полы не запачкать!

Тайра медленно приподнялась со своего места. Таких глаз, в которых сочетались бы изумление, гнев, страх, жалость и снова изумление, Тинч никогда не видел. Казалось, мгновение - и она, как тигрица, выпустив когти, бросится и разорвёт его на части. Потом в ней как будто что-то сломалось, глаза наполнились слезами. Она, бессильно поникнув, выронив кисть, искусала красивые пухлые губы. Закрыла лицо руками...

- Ты... Ты?.. Сволочь!.. Как ты смеешь... Как ты смеешь...

- Ну, вот что! - повысил голос Тинч. - Ты здесь это, значит... вешайся, а я, пожалуй, пойду своей дорогой. Загостился! Где тут были мои сапоги?.. Р-рагна!..

Он сделал два шага и почувствовал, что ноги отказывают ему. В глазах сделалось зелено. В последнее время у него сильно болели кости, особенно ночью, когда приходилось стискивать зубы, чтобы не застонать, переворачиваясь с боку на бок. Поэтому он частенько вставал ночами и, насколько получалось, ходил, наклонялся, приседал до изнеможения - чтобы за усталостью не чувствовать боли...

Тайра вовремя подскочила, подхватила его под плечо.

Уложив Тинча на постель, старательно укрыла больного одеялом, подоткнула со всех сторон, а сама тихонечко, тихо-тихо присела рядом.

- Тинчи, прости меня. Прости. Я, конечно, не должна была доводить тебя до такого. Ты... ночью, конечно, всё слышал?

- Скажи, Тинчи, - продолжала она, схватив его руку и прижимая её к своей мокрой от слёз, бархатистой на ощупь щеке, - ты ведь всё на свете знаешь!.. Есть ли она где-нибудь, любовь? Или её кто-то выдумал, чтобы поиздеваться над нами? Если так, то можно... и ограбить. И убить. И даже поиграть в карты... на близкого тебе человека. И проиграть его в эти карты... Можно ли теперь вообще друг другу верить? И зачем это вообще Бог сотворил человека, если в человеке этом не должна существовать любовь? Если в его душе нет света, а есть непроглядная тьма без конца и без начала? Тогда зачем вообще жить?.. Ладно, ладно, - притворно отмахнулась она. - Не бойся, не на такую напал. Теперь точно вешаться не побегу, а ведь думала, честно, думала... Дурачок мой блаженный, ведь ты меня спас...

- Врёшь, - отозвался Тинч. - Ей-богу, врёшь...

- Ну, вру. А что, нельзя? Я ведь плохая, Тинч. Ты что, до сих пор не понял? Я девка. Я оторва. Я шалава... Но теперь я буду жить! Назло им всем буду жить! Они узнают, они поймут, с какой ведьмой связались!

- И опять врёшь. Никакая ты... не ведьма. И не... шалава. Ты просто глупая девчонка, которой захотелось поиграть во взрослые игры. Обожглась и рвёшь сердце себе и людям.

- Погоди, погоди! Как ты сказал? - встрепенулась Тайра. - Это ты сказал?

- Ну, я... Иногда... находит что-то, ты же знаешь. Скажи-ка лучше... Тебя можно попросить об одной важной вещи?

- Конечно, проси о чем угодно!

- Ты не подогреешь мне супу? А то страсть как есть хочется.

Странная гримаса появилась на её лице. Углы рта опустились книзу, но... - и Тинч готов был поклясться в этом, - то была улыбка!

- Что ж. Как любил говорить мой папаша, - молвила она, хохотнув, - "голодный зверь - здоровый зверь"...

- А ты всё-таки сволочь, - прибавила она, едва сдерживаясь, чтобы не расплыться в улыбке до ушей. - Большая-пребольшая сволочь. Ах, давай я тебя расцелую!..

Тем же вечером Тинчу впервые устроили ванну.

- Расцарапаю тебя всего! - твердила Тайра, с удовольствием массируя ему спину щипками пальцев и длинными заостренными ногтями.

2

За слюдяными окнами падал снег. В доме с утра было тепло и тихо. Тайра прибиралась по дому и заглянула в комнатку, где всё спал после ночной работы Тинч.

На столе у его постели рядами выстроились свежевыкрашенные фигурки. Здесь были солдатики в чёрных, синих, темно-зелёных мундирах, в панцырях и кольчугах, в киверах, шлемах и фесках, с барабанами и знаменами, пушками и винтовками, со щитами, мечами и копьями, пешие и конные. Их были сотни.

Тинч завершал работу над армией Бэрланда. Лаковые, ярко-красные как кровь мазки ложились на белую глину.

Вечером Тайра, довольная, что может хоть чем-то обрадовать его, вбежала в комнату, неся в протянутой руке треугольный армейский конверт:

- Ну-ка, ну-ка, вставай и пляши! Забежала, как ты просил, на почту, а там - лежит...

Тинч едва не испортил очередную фигурку. Он нехотя отложил кисть и, вместо того, чтобы, как предполагала Тайра, сразу же броситься за письмом, пробурчал:

- Вспомнил-таки... ладно. Давай сюда.