Тропа к Чехову

Лосев Сергей Сергеич, помещик. «У него были крупные черты, толстый нос, негустая русая борода; волосы он зачесывал набок, по-купечески, чтобы казаться простым, чисто русским… Его упитанное тело и излишняя сытость стесняли его, и он, чтобы легче дышать, все выпячивал грудь, и это придавало ему надменный вид» («У знакомых», 1898).

Лосева Татьяна Алексеевна. «…Такая же красивая, видная, как прежде, в широком пеньюаре, с полными белыми руками, она думала только о муже и о своих двух девочках… ревность и страх за детей мучили ее постоянно и мешали ей быть счастливой» («У знакомых», 1898).

Лошадин Илья, сотский («цоцкай»). «Это был старик за шестьдесят лет, небольшого роста, очень худой, сгорбленный, белый, на лице наивная улыбка, глаза слезились, – и все он почмокивал, точно сосал леденец. Он был в коротком полушубке и в валенках и не выпускал из рук палки» («По делам службы», 1899).

Лошадиных Иван Петрович, учитель истории и географии, жених («Клевета», 1883).

Лубков Михаил Иваныч, «этак среднего роста, тощенький, плешивый, лицо, как у доброго буржуа, не интересное, но благообразное, бледное, с жесткими холеными усами, на шее гусиная кожа с пупырышками, большой кадык. Носил он pince-nez на широкой черной тесьме, картавил, не выговаривая ни р, ни л» («Ариадна», 1895).

Лубянцев

Андрей Ильич, нотариус. «…Томный от голода и утомления, в ожидании, пока ему подадут суп, набросился на колбасу и ел ее с жадностью, громко жуя и двигая висками. «Боже мой, – думала Софья Петровна, – я люблю его и уважаю, но… зачем он так противно жует?» («Несчастье», 1886).

Лубянцева Софья Петровна, жена нотариуса, «красивая молодая женщина лет двадцати пяти» («Несчастье», 1886).

Луганович Анна Алексеевна, жена судейского чиновника. «…Она была еще очень молода, не старше двадцати двух лет… я видел женщину молодую, прекрасную, добрую, интеллигентную, обаятельную, женщину, какой я раньше никогда не встречал; и сразу я почувствовал в ней существо близкое, уже знакомое, точно это лицо, эти приветливые, умные глаза я видел уже когда-то в детстве, в альбоме, который лежал на комоде у моей матери» («О любви», 1898).

Луганович Дмитрий, товарищ председателя окружного суда. «…Я старался понять тайну молодой, красивой, умной женщины, которая выходит за неинтересного человека, почти за старика (мужу было больше сорока лет)… добряка, простяка, который рассуждает с таким скучным здравомыслием, на балах и вечеринках держится около солидных людей, вялый, ненужный… точно его привели сюда продавать…»

(«О любви», 1898).

Лука Александрыч, столяр. «Ты, Каштанка, насекомое существо, и больше ничего. Супротив человека ты все равно что плотник супротив столяра» («Каштанка», 1887).

Лушков, маленький человечек, оборвыш. «Я не студент и не сельский учитель… Я в русском хоре служил, и оттуда меня за пьянство выгнали. Но что же мне делать? Верьте Богу, нельзя без лжи!.. С правдой умрешь с голоду и подохнешь без ночлега!» («Нищий», 1887).

Львов Евгений Константинович, молодой земский врач. «Нет, я выведу тебя на чистую воду! Когда я сорву с тебя проклятую маску и когда все узнают, что ты за птица, ты полетишь у меня с седьмого неба вниз головой в такую яму, из которой не вытащит тебя сама нечистая сила!» («Иванов», 1887–1889).

Лыжин, «белокурый, еще молодой, кончивший только два года назад и похожий больше на студента, чем на чиновника», исправляющий должность судебного следователя. «…Он чувствовал, что это самоубийство и мужицкое горе лежат и на его совести; мириться с тем, что эти люди, покорные своему жребию, взвалили на себя самое тяжелое и темное в жизни, – как это ужасно!» («По делам службы», 1899).

Лысевич Виктор Николаич, адвокат, поверенный Глагольевой. «…Высокий красивый блондин, с легкой проседью в усах и бороде… Разговаривая, поводит плечами, и все это с ленивой грацией, как застоявшийся, избалованный конь» («Бабье царство», 1894).

Лычков, отец, безбородый мужик. «Жили мы без моста… не просили, зачем нам мост? Не желаем!.. Крепостных теперь нету!» («Новая дача», 1899).

Лычков Володька, сын обручановского мужика, «оба безбородые с рождения, с опухшими лицами и без шапок». «Он поднял палку и ударил ею сына по голове; тот поднял свою палку и ударил старика прямо по лысине, так что палка даже подскочила. Лычков-отец даже не покачнулся и опять ударил сына, и опять по голове. И так стояли и все стукали друг друга по головам, и это было похоже не на драку, а скорее на какую-то игру. А за воротами толпились мужики и бабы и молча смотрели во двор, и лица у всех были серьезные» («Новая дача», 1899).