Тропа каравана

— Дозорный сообщил нам, с одной из рабынь что-то не так, — ответил Атен. — Кажется, ее ужалила змея…

— Здесь? — его брови удивленно взметнулись.

— Рабы уже раз пытались укрыться в лесу, надеясь остаться в этих землях. Возможно, сейчас, ради достижения той же цели, они прибегли к обману.

— И, все же, я хотел бы взглянуть на больную.

— Пойдем, — хозяин каравана и не думал о том, чтобы спорить с Ним. Поскорее исполнить волю повелителя небес — вот все, чего он хотел.

В отличие от брата, Евсей покуда еще не ослеп в пламени веры, хотя ее огонь уже и наполнил душу теплом: — Шамаш, это всего лишь рабыня… — начал он, но умолк, встретившись с твердым взглядом немигавших черных глаз.

"Нет ничего удивительного в том, что тот, кто спасает жаждущего твоей смерти врага только потому, что когда-то уже сохранил ему жизнь, собирается помочь рабам!" — подумал он и двинулся вслед за Атеном и Шамашем к повозке рабынь.

Увидев мага, рабыни, мгновенно притихнув, подались назад, не смея поднять глаза. Они, расстроенные неудачей своей безумной попытки остаться в землях мечты, измученные теснотой маленькой повозки, тяжелыми холодными цепями, сковывавшими их ноги и непрекращавшимися стонами и криками больной подруги, были не в силах хотя бы взглядом показать свою благодарность тому, чьего прихода они так ждали и, все же, не верили, что это произойдет.

— Почему они в оковах? — в глазах колдуна плавилась тоска и боль — он слишком привык к тому, что подобным образом обращались лишь с наделенными даром и теми, кто им помогал. Голос шуршал, как ветер, сдерживавший бурю — несмотря ни на что, Шамаш не хотел, чтобы из-за него караванщики меняли свои законы даже в этом.

— Они пытались убежать… — проговорил хозяин каравана, весь вид которого говорил: если уж гнев бога солнца и должен на кого-то выплеснуться, пусть падет на него одного.

Однако Шамаш и не думал сердиться. Он принимал все таким, каким это было, не ища виноватых.

— Здесь некуда бежать, — качнув головой, негромко проговорил он. — Этот мир ограничен пологом шатра, — он подтверждал то, до чего собственным опытом уже дошел Евсей. — И негде пытаться остаться — лишь придет полночь, все исчезнет, словно сон.

— Я думал, так будет лучше, — промолвил Атен, чувствуя свою вину уже в том, что ему не удалось угодить богу.

Что же до Шамаша, то он лишь пожал плечами: — Это твой караван, — колдун не видел причин для спора. — Однако, — продолжал он, — мне кажется, ничего не случится, если с этих людей снимут цепи и позволят выйти из повозки, в которой им предстоит провести жизнь, — это не был ни приказ, ни просьба — брошенная фраза, которую тот, кому она была адресована, должен был понять так, как сам считал нужным.

Атен сделал знак дозорному, который быстро открыл кольцо, вбитое в дно повозки. Цепи со звоном спали. Женщины, втянув головы в плечи, словно ожидая удара плетей или стыдясь чего-то, двинулись к пологу, чтобы, выбравшись наружу, остановиться рядом с повозкой, не смея сделать и шага, когда это место, еще минуту назад казавшееся страшной темницей, теперь стало единственным прочным элементом в текучем мире стихий.

— Хозяин, — одна из рабынь, со страхом поглядывая на свою больную подругу, единственную оставшуюся в повозке и лежавшую теперь, постанывая, замешкалась возле полога. — Рамир не обманывает! Ей действительно очень плохо! — в глазах уже немолодой женщины плавились горькие капли слез.

Сказав это, она, искоса глянула на хозяина каравана, боясь, что тот рассердится за столь невиданную вольность — заговорить первой, да еще с Шамашем — и строго накажет ее, чтобы другим было неповадно.

Но Атен молчал. Как и его помощник. Внимание обоих было привлечено к больной рабыне.

На ее лицо упал отблеск факела, который, освещая мрачное чрево повозки, держал в своей руке дозорный. Бледность кожных покровов переходила в болезненную синеву, губы распухли, покрылись сухими трещинами, ранками и капельками застывшей темно-бардовой крови, глаза воспалено мерцали, дыхание, резкое и порывистое, прерывалось тяжелым, надрывным стоном.

В повозке витал сладковатый пугающий запах смерти.

"Она на самом деле умирает, — мелькнуло в голове Евсея. — Никто бы не смог так притворяться…"

С ней рядом сидел лекарь-раб, пытавшийся, раз уж был не в силах спасти, хотя бы облегчить страдания несчастный.

На миг глаза мага и врачевателя встретились. Затем последний проговорил:

— Это страшный яд, действующий медленно, но верно. Господин, ты знаешь сей мир. Что это могла быть за тварь?

Шамаш молчал. Несколько мгновений он пристально смотрел на больную, затем, забравшись в повозку, опустился с ней рядом, окликнул: