Тропы вечных тем: проза поэта

Есть такое понятие «поэтический суверенный мир». Вот у Лапшина он есть, поэтому он — настоящий поэт. Впрочем, я полагаю, что не каждый станет читать его стихи. Дело, конечно, вкуса. И в этом нет ничего страшного ни для Лапшина, ни для читателей. Страшнее быть всеядным. Я, например, совсем не понимаю таких людей, которые одновременно любят стихи и Есенина, и Маяковского. Это, мне кажется, дробление вкуса. Совмещать такие полярности: с одной стороны — культ силы, грубости, с другой — открытая рана, ведь Есенин исключительно искренний человек. Тот, кому по душе одновременно стихи и Есенина, и Маяковского, мне кажется, просто незрелый человек, инфантильный.

— Вам-то по душе, конечно, близок Есенин.

— А что читать у Маяковского? Он взял образ люмпена. Такие и стихи. Некоторые защищают его поэзию, говорят, она ближе к жизни, отражает её. Ну, что ж, давайте ещё ругаться в стихах. Нужно ведь писать по-русски, на русском языке. А то, что мы читаем у Маяковского, это — не русский язык, а его заменитель. Он — русскоязычный поэт. Что касается нынешних поэтов, скажу, что вот это поколение — моё поколение и старше — оно ничего не пишет серьёзного. От них, мне кажется, ждать ничего нельзя. Сейчас действительно перестройка прорвала всё и так писать, как раньше, уже нельзя. Допустим, была цензура в прошлом веке. Благодаря цензуре появился такой писатель как Салтыков-Щедрин. Не было б цензуры, не было б такого писателя. Он так изощрялся в обход цензуры. И вот сейчас … ну, по-другому нужно уже писать.

— Ну, а как — ещё смелее писать, ещё острее, как?

— Кто его знает…

— Но вы-то писали, я на это обратил внимание, одинаково — как до цензуры, так и сейчас.

— Я не изменился совершенно. В последнее время меня ещё обвиняют в публицистике. Но это не публицистика, конечно. Вот, например, прочитаю вам восемь строчек буквально (из неопубликованного).

Никогда мы не будем в раю,Если верить марксистским цитатам.

Мы хороним отчизну свою,Что накрыта огромным плакатом.О, знаком этот красный плакат,Чьи-то слёзы его заливают,В изголовье ракеты стоят,И головки вот-вот запылают.

— Спасибо за интервью, Юрий Поликарпович.

1991

НАШ СОБЕСЕДНИК — ПОЭТ ЮРИЙ КУЗНЕЦОВ

(Беседу вёл Николай Дорошенко, «Московский литератор»)

…Когда я ехал к нему со своим репортёрским магнитофоном, то в голове у меня плескались разные заготовки предстоящего, естественно, очень умного, очень глубокомысленного разговора о литературе. Согласитесь, что беседами на возвышенные темы мы не так часто балуем своих читателей. Но…

…Москва — это вам не Монмартр…

…дверь мне открыл человек с лицом обезоруживающе обыкновенным. С таким лицом можно быть хозяином профессорского кабинета, уставленного книгами, а можно работать и в простенькой столярной мастерской.

— Проходи, — сказал Кузнецов.

Все мои заготовки разом пожухли. Я понял, что встреча будет похожей на все другие наши с ним — обычно лишь нечаянные — встречи.

Поверьте мне, как невозможно сделать повыразительней, поэффектней моцартовскую фразу, так нельзя и Кузнецова показать могучим интеллектуалом или рафинированным артистом. Он грубоват, как Толстой, он поэтичен, как старинный сельский пастух. С ним невозможно настроиться на специальный разговор, со своим микрофоном я глядел на него, как глядит хлебороб на тучу: то ли она прольётся дождём, то ли побухтит, побухтит да и уплывёт.

Стали, естественно, говорить «о погоде».