Тропы вечных тем: проза поэта

Вольно или невольно быт стал нормой в современной поэзии. Но, может быть, и не надо знать дальше быта? Не надо знать о родине дальше картинки в букваре, о времени — дальше сообщения часовщика, о природе — дальше вестей с водоёмов? Может быть, прав поэт: «Успокойся, смертный, и не требуй правды той, что не нужна тебе»?

Не так-то тут всё просто. Да не подумает кто-нибудь, что я вообще против быта. Быт связан с конкретностью, а это необходимо поэзии. Иначе она провиснет в туманных волокнах абстрактной риторики. Такими туманными волокнами затянуты стихи Леонида Мартынова о маятниках.

В каждой отдельной конкретности таятся залежи глубинного смысла. Их только нужно открыть, а не топтаться на поверхности, что совершенно бессмысленно с точки зрения общего развития поэзии. Поэтому быт можно понять только как переходное состояние. Но в переходном состоянии нельзя задерживаться. Крыльцо к дому хорошо как крыльцо, но живут не на крыльце, а в доме. Сознание такого положения так или иначе овладевает многими поэтами. И мне кажется, что в современной поэзии уже произошли и происходят решительные сдвиги.

Так, несомненная попытка прорыва к большому бытию была у Николая Рубцова. Его лучшие стихи свидетельствуют об этом:

Взбегу на холм и упаду в траву.И древностью повеет вдруг из дола!Засвищут стрелы будто наяву,Блеснёт в глазаКривым ножом монгола!

Пустынный свет на звёздных берегахИ вереницы птиц твоих, Россия,Затмит на мигВ крови и жемчугахТупой башмак скуластого Батыя!..Россия, Русь! Храни себя, храни!Смотри, опять в леса твои и долыСо всех сторон нагрянули они,Иных времён татары и монголы.

Обратите внимание на строку «Россия, Русь! Храни себя, храни!». Что в ней заключено? Наверное же, не призыв к охране берёз и водоёмов — этим занимается Шкляревский, — а более серьёзное и сокровенное, что и наполняет наши леса и долы священным смыслом.

В последние годы в поэзии произошло ещё одно удивительное событие. Собственно, оно давно уже пребывало, но как бы в тени, что не позволяло разглядеть его и оценить по достоинству. Но по мере того как рассеивался эстрадный туман, взору открывалась самобытная фигура.

«Ну, этот деревенский!» — бросила тень наша интеллигентная критика и не стала более разбираться. Но время идёт, а значит, солнце движется, и тень стала смещаться и открывать поэта. И, пожалуй, уже краем он вспыхнул и заиграл на виду. Но всё его самобытное творчество ещё ждёт настоящей оценки. Я говорю о поэте Николае Тряпкине. Критика отмечала его чистый и напевный голос, светлое узорочье словаря, особую лебединую стать, но подозревала в нём некую закруглённость диапазона. Так ли это? Посмотрите:

Как сегодня над степью донецкойСнова свист-пересвист молодецкий.Голосят трубачи по излогам,Завивается пыль по дорогам.А по ним, да во мгле полудённой, —То ли старый Богун, то ль Будённый,То ли вижу — с холма непростого

Замаячил дозор Годунова…Только стяги, да ветер, да слава.Красногривая стелется лава…Это просто над степью донецкойСвистнул ветер в кулак молодецкий —И в степи через все перегоныПоскакали его эскадроны…То не всадники древней разведки,То взбираются вверх вагонетки…Эй-го-гей! Перекатное поле!

Гулевая осенняя воля!И чрез все рубежи и заставыМаханули гривастые травы.И дымятся холмы насыпные,Копяные, крутые — степные!И стоят, как былинные шлемы,У истоков грядущей Поэмы.

Вот она, «гулевая осенняя воля»! Этакой удали тесны рамки деревенской поэзии, как её принято понимать. Она ломает их играючи. От Годунова до эскадронов Будённого, от былины до грядущей поэмы — есть где разгуляться. Мир распахнут в оба конца. Конечно, такой свободы не купишь ценой быта. Тут плата дороже.

Вот два примера, свидетельствующих о больших потенциальных возможностях современной поэзии. Можно привести и ещё примеры, но ограничусь этими, дабы не составлять обойму имён. Полагаю, это сделают без меня.

1975