Тропы вечных тем: проза поэта

Несколько слов о себе. Я рядовой запаса ВВС, связист. Срочную службу проходил в карибский кризис. Два года был на Кубе, и едва не превратился в пушечное мясо. Впрочем, в пушечное мясо тогда едва не превратилось всё человечество. Вот как было дело. Летом 1962 года в нашу сибирскую часть пришла секретная директива: отправить лучших специалистов в неизвестном направлении. Лучшим я не был, я только что окончил учебный взвод, но командир решил от меня отделаться, невзлюбив за стихи. Хорошим специалистом я стал потом. В Белоруссии мы были сформированы, отправлены в Балтийск, переодеты в гражданское платье. В час отправки мы были выстроены и перед нами, взяв под козырёк, прошёл адмирал. Он знал, на что мы идём, и отдавал нам последнюю честь.

Итак, мы погрузились в трюм грузового судна, и вышли в открытое море. Когда мы были в Северном море, Соединённые штаты объявили блокаду Кубы. Это был август. Мы продолжали идти прямым курсом. За три дня на подходе к острову Свободы нас облётывали американские самолёты, пикировали прямо на палубу, словно обнюхивая. Я был наверху и всё это видел своими глазами. Видел американский сторожевой корабль. Он обошёл <нас> вплотную, слева направо и скрылся. Было тревожно и радостно. Мы благополучно вошли в порт, выгрузились и прибыли на место назначения. Служба как служба. Только с коррективом устава. Все в гражданском платье. Нас так и называли: солдаты в клетчатых рубашках. Спали, засунув карабины под матрас, обоймы в головах. Шалила военная хунта. Нечто вроде контры. В самую высшую точку кризиса в ночь с 25 на 26 октября я дежурил по связи. Канал связи шёл через дивизию ПВО в Гавану. Я слышал напряжённые голоса, крики: «— Взлетать или нет, что Москва? Москва молчит? Ах мать так, <пере>так!» Такого мата я не слышал после никогда! Ну, думаю, вот сейчас начнётся. Держись, земляки! Самолёты взлетят, и ракетчики не подведут. Помирать, так с музыкой!

Да, такой был настрой. Молодость не имеет представления о смерти, в этом смысле она бессмертна. Но обошлось, политики договорились, кризис миновал.

Куба рано дала мне два преимущества. Первое: моя человеческая единица вступила в острую связь с трагической судьбой всего мира, я напрочь лишился той узости, которую называют провинциализмом. Второе: чувство Родины с большой буквы. Ностальгия необычное чувство. Родина была за 12 тысяч километров, а притягивала к себе как гигантский магнит. Я понял тогда, что я русский. Я частица России, и она для меня — всё.

<1990>

НОЧЬ РЕСПУБЛИКИ

(Выступление на общем собрании московских поэтов)

Хочу предупредить, что моё выступление состоит из двух разных частей. В первой — я высказываю свои жизненные ощущения от происходящего, а во второй — предлагаю практический выход из создавшегося положения.

Закатилось солнце России. Наступила ночь республики. Есть цикличность в природе, есть она и в истории. И многие из нас испытывают то же чувство, что и знаменитый римский оратор. Вот что он говорил: «Скорблю, что, выйдя в жизненный путь несколько позже, чем следовало бы, я, прежде чем закончить дорогу, впал в эту ночь республики».

У Тютчева есть стихи на этот счёт:

Счастлив, кто посетил сей мирВ его минуты роковые!

С каких же небес надо глядеть на человека, чтобы сказать так? Мне кажется, что Тютчев ошибался, ибо сам-то он жил в минуты иные. Счастливы ли мы, посетившие сей мир в его минуты роковые? Нет, мы глубоко несчастны, как несчастна и наша Родина. «Мы — дети страшных лет России…» Так мог написать только несчастливый человек. И это написал Блок в четырнадцатом году. Уже тогда надвигались сумерки на Россию. Близорукие оптимисты приняли закат звезды её кровавой за утреннюю зарю или за хмурое утро. Ведь и раньше распевали:

Вперёд заре навстречу,

Товарищи в борьбе!

Костры и маяки революции ассоциировались с ночью. Посторонний наблюдатель Герберт Уэллс увидел Россию во мгле. Тени сгущались. Наступила ночь коммунистической утопии. Её надо было освещать искусственно. Кремлёвский мечтатель сказал: «Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны». И зажглись лампочки Ильича. А вместо сердец — пламенные моторы. Людям сулили земной рай, а они очутились в земном аду. В искусстве возник соцреализм, провозгласивший устами вождя: «Жить стало лучше, жить стало веселей». Примерно в это же время был создан Союз писателей. А ночь продолжалась, да такая, когда по тютчевскому выражению:

И бездна нам обнаженаС своими страхами и мглами…

И вот перестройка! Шевелящийся хаос поднялся на дыбы. Будто космические взрывы прошли по стране, и она стала разваливаться на части. А что же народ? Он безмолвствует. Его состояние уловил Геннадий Ступин. Ежели ночь, то надо отдыхать, надо набираться сил.