Тропы вечных тем: проза поэта

Знаки женственности мелькают у Лермонтова.

Как знать, быть может, те мгновенья,Что протекли у ног твоих,Я отнимал у вдохновенья!А чем ты заменила их?

Этот попрёк недостоин мужчины, который всё-таки должен быть великодушен по отношению к женщине. А в его попрёке, ей-богу, слышится женский визг. Ослабляет лермонтовское «Завещание» и мелкая женская месть, не присущая мужчине:

Ты расскажи всю правду ей,Пустого сердца не жалей;

Пускай она поплачет…Ей ничего не значит!

Есенин тоже хорош. Нашёл чему подражать!

Пусть она услышит, пусть она поплачет.Ей чужая юность ничего не значит.

Или вон как любуется собой:

Я по-прежнему такой же нежный…Как будто перед зеркалом стоит и глядится в себя!

И тут мы подошли к женщинам.

Женский талант наиболее полно выразился в пении, хореографии и лицедействе. Правда, никто не пел сладкозвучнее Орфея и никто не перевоплощался искуснее Протея, но в танце благодаря своей врождённой грации женщины превосходят мужчин. В остальных искусствах их талант невелик. Они исполнители, а не творцы. Женщины не создали ни одного великого произведения. Ни одна женщина не раскрыла мир женской души — это за них пришлось сделать мужчинам. Поэтому всё лучшее, и высокое, и глубокое о женщине написано не ими.

В поэзию женщины внесли оттенки женского настроения, которое сложилось под влиянием неурядиц и капризных случайностей личной жизни, чем они увеличили только запас редких психологических возможностей: никакого общечеловеческого или по крайней мере национального мотива в их стихах не прозвучало.

Вот как рассуждает в связи с этим Гёте:

«…в поэзии важно содержание, чего никто понять не хочет, тем паче наши женщины. Какое прекрасное стихотворение, восклицают они, но думают при этом только о чувствах, о словах, о стихе. О том же, что подлинная сила стихотворения заложена в ситуации, в содержании, — им и в голову не приходит. Потому-то и выпекаются тысячи стихотворений, в которых содержание равно нулю, и только некоторая взволнованность да звонкий стих имитируют подлинную жизнь. Вообще говоря, дилетанты, и прежде всего женщины, имеют весьма слабое понятие о поэзии. В большинстве случаев они думают: только бы управиться с техникой, за сутью дело не станет и мастерство у нас в кармане, — но, увы, они заблуждаются».

Критику женщины воспринимают как личное оскорбление. Поэтому я постараюсь их не критиковать, а показать разницу взглядов.

Вот чилийская поэтесса Габриела Мистраль говорит о мужчине:

Хитроумны и лживы все его утвержденья,В каждом доводе мудрость, что ответишь ему?

Здравый смысл тебя спас бы, но в любви нет спасенья, —           ты поверишь всему.

А вот Цветаева исторгает из груди вопль женщины всех времён:

«Мой милый, что́ тебе я сделала?»

Угасание любви — великая вечная тем, но Цветаева мельчит её, она думает, что если мужчина уходит, то только оттого, что женщина ему что-то сделала. Во всяком случае, тут кто-то виноват, и, конечно, не она, женщина. О, дочь Евы никогда не чувствует за собой вины! Всю вину обычно берёт на себя мужчина. Он действительно виноват. Он лгал ей много веков, он приучил её жить в атмосфере лести (лесть нынче называется комплиментом!). Женщина, по крайней мере светская женщина, так привыкла ко лжи, что жить без неё не может.

Ахматова возглашает:

Я пью…За ложь меня предавших губ…

Обратите внимание: не за губы, а за произнесённую ими ложь. Ей вторит Светлана Кузнецова:

Последним теплом дорожи.Ты видишь, как лето стареет,И некому выслушать лжи,Которая губы согреет.

Но дело, однако ж, не только во лжи. Дело в том, что мужчина и женщина в искусстве не дополняют друг друга. В искусстве нет равенства и равных прав, даже среди мужчин нет этого. И напрасно современная эмансипированная женщина Лариса Васильева грезит о некоей женщине, заговорившей с миром. Что она может сказать миру, эта заговорившая женщина? Какое нечто, даже усиленное миллионократно средствами массовой информации, услышит мир от неё? Мучаясь бессонницей, Пушкин, сколько ни вслушивался, ничего не мог расслышать от них, кроме этого: «Парки бабье лепетанье», но содержание такого «лепетанья» равно нулю. Итак, если мужчина — единица, то женщина — дробь. Смотрите!

И в небесах я вижу бога…

Это Лермонтов. Вон куда смотрит мужчина.

Он снова тронул мои колениПочти не дрогнувшей рукой.

Это Ахматова. Вот куда смотрит женщина.